— Ну что, милый, начнем? — ласково, будто прося разрешения, спросила она.
— Ага, — тупо кивнул я, больше всего смущенный обращением «милый».
— Я в ванную на минутку, а ты раздевайся.
Наташа неуверенным шагом вышла из комнаты. Через несколько минут в ванной зашумела вода.
Я отодвинул от дивана столик, начал раздеваться. Чувство легкой слабости и такого же волнения овладели мной.
Наташа вышла из ванной в одних бело-розовых трусиках. Даже очки там оставила. И мне показалось, что без них она смотрит как будто мимо меня. Белая, незагорелая часть круглых, сильных грудей с темно-вишневыми сосками пробила до дрожи. Обняла, поцеловала. В голове шумело.
— Ты что хочешь? — шепнула она.
— Все... — выдохнул я.
— Ты же хотел только минет.
— А сейчас не только этого хочу...
— Тогда сначала поцелую...
И весь разговор — тихо-тихо, на полутонах, лаская друг друга.
Наташа села на диван, ее ладони мягко обвились вокруг моего коренища. Языком щекотливо прошлась от пупка до моей дикой волосяной заросли, несколько раз захватила ее губами и я почувствовал, как мой корень начал тонуть в теплом и влажном, входя все глубже и глубже. Я совсем опьянел.
Вдруг Наташа содрогнулась всем телом, откуда-то из живота раздался глухой звук; она оттолкнула меня, еле-еле успев выскочить в ванную, где ее вырвало.
Посмеиваясь над собой, точней, над тем, что случилось, начал одеваться.
Наташа вернулась минут через пять, уже одетая, в сапожках.
— Не злись. Все было бы хорошо, если б не так глубоко взяла... — объяснила она. — Жадность взяла свое.
— Знаю такую женскую слабость, — усмехнулся я.
— Не злись. Не последний день живем, старый.
— Я не злюсь.
— Молодец. Я возьму сигарету?
— Забирай все, я не курю.
— Спасибо, пока.
— Пока.
***
За несколько недель репетиций мы не продвинулись почти ни на шаг. Как и раньше, пустая болтовня, чтобы что-то выяснить, не совсем удачная попытка походить по сцене в декорации.
Признаться честно, я заметил в себе какую-то постылость относительно моей работы, точнее - профессии. Она начала мне казаться выпитой бутылкой, которую можно уже выбросить. Отрыжка от нее. Чувствую, как кислота в желудке поднимается. Начинаю думать: зачем все это, какой в этом смысл? Возможно, только один: чтобы удовлетворить свое плебейское самолюбие, которое имеет намерение доказать всем, кто придет в театр на спектакль, что я умею что-то такое, что другим не дано. А может, аплодисменты на поклоне, которые начинают звучать сильнее именно на мой выход? Или приглашение на спектакль хорошенькой глупышки, которая, ничего не понимая в театральном искусстве, балдеет только от моего присутствия на сцене и от того, что мне аплодируют полтыщи зрителей? И в ее примитивном представлении самки я становлюсь особенным, исключительным? Затем, используя эту исключительность, трахнуть ее? А она будет думать, что владеет сокровищем, и искренне радоваться...
