— Соня приехала со мной,— отвечала мать.— Я взяла ее с собой. Она очень нервничает.
Мать еще раз с отвращением поглядела на кандалы сына.
— Как ты тут спишь? — спросила она.
Было приятно, что она держится спокойно, без сантиментов и слез. Никаких мелодрам. Сильная и упрямая женщина.
— Хорошо сплю,— отвечал он.
— А пища?
— Тюремная. Кроме того, рабочие передают продукты.
— О пище я позабочусь. Как смели надеть на тебя цепи? Это — Россия!..
Свидание длилось недолго.
Они поцеловались на прощание.
Теперь надо выдержать визит адвоката, скуку юридической канители.
Все, что ставят ему в вину нынешние победители,— все это его заслуги, его гордость, его честь и слава. Если динамит Маркса действовал правильно и хорошо в его руках, то он счастлив. Родить в нем трепет может теперь только суд пролетариата, партии, суд над ним, вождем мюнхенских коммунистов, побежденных в борьбе. Если такой суд скажет: «Ты плохо работал», то в этом будет самая жгучая боль.
— Я не гожусь вам как подзащитный,— предупредил он графа, когда был вызван на свидание с ним. — Должен сказать вам, что я не намерен защищать себя на суде и добиваться смягчения наказания. Суд я рассматриваю как представителей определенного класса, которые являются моими политическими противниками. Ту борьбу, которую я вел, я буду продолжать и на процессе.
— Я очень рад этому,— отвечал граф, и это было так неожиданно, что Левинэ взглянул на него с любопытством.— Конечно, вы должны высказывать на суде свои убеждения с полной свободой.
— В таком случае,— и Левинэ пожал плечами,— о чем нам еще говорить? Я не знаю ваших политических убеждений, но думаю, что они — не мои. Вряд ли вы уверены в окончательной победе рабочего класса.
— А вы уверены в этой победе? — спросил граф.
— Конечно! На этом держится вся моя жизнь, вся моя работа. Меня не переубедит и угроза смертной казни.
Граф помолчал. Медлительный, любящий паузы, необходимые для размышлений, в коричневой своей охотничьей куртке, весь он был какой-то очень домашний, неофициальный, и удивительное отсутствие напряжения чувствовалось в каждом тяжеловатом движении его низкорослого могучего тела, в каждом звуке его голоса.
— Вы не будете приговорены к смерти,— отозвался он наконец. — Вы не должны быть приговорены к смерти,— поправился он.
Левинэ насмешливо пожал плечами в ответ. Граф кротко погладил бороду и терпеливо, снисходительно принялся разъяснять:
— Вам будет предъявлено обвинение в государственной измене...
