— В чем же состояла эта механика? Неужели все верили?
— А кто будет сомневаться, если перед молением святой проявил прозорливость?
— Прозорливость? В чем?
— В определенные дни собирались мюриды. Все они привозили пожертвования. В михманхану их впускал старый Усман по одному. Когда гость склонялся в земном поклоне, Усман делал условные знаки. Если в дар пригоняли двух баранов, старик двумя пальцами теребил свою бороду. Если дарили корову, он выставлял два пальца рогами и «доил усы». В это время ишан говорил:
— Аллах трижды вознаградит тебя, правоверный, за тех двух баранов, которых ты не пожалел всевышнему.
— Но как готовили плов?
— Под полом михманханы был устроен очаг. Лаз к нему был из сада, да так хорошо замаскирован, что никто из домашних об этом не знал. Топили очаг я или слуга Усман.
— Ну, а теперь готовится святой плов?
— Нет! Не могу я обманывать людей?
Я наклонилась к ее уху и тихо спросила:
— А как же с Магометом?
Не оборачиваясь, она приложила палец к губам, шепнула:
— После.
На большом подносе внесли нарезанную чудесную осеннюю дыню. И когда все увлеклись ею, слушая веселые были-небылицы делегатки Хасановой, Паризат поднялась, потянув меня за платье, и кивнула на дверь в сад. Незаметно я последовала за нею. Спустившись в цветник, я подошла к супе, где меня ждала Паризат.
— Послушай, джаным. Дни мои сочтены. Пройдут годы, и тогда ты напиши о несчастной жене ишана. А теперь слушай. После смерти мужа народ продолжал приходить ко мне за советами, а муллы за разъяснениями не понятой ими суры корана. Они верили, что святость ишана перешла на меня. Но недавно я спасла девчушку от тяжелой участи. Отправив ее в город в женотдел, я навлекла на себя гнев страшного человека, Ее насильно хотел взять в жены юзбаши Палван-ата, свирепый басмач, любимец курбаши Курширмата. Я не знаю, как он узнал о моем участии в отправке Мухаббат в город, но прислал ко мне старуху жену со словами: «Ты вырвала из моих рук добычу. Клянусь бородой пророка, что больше года тебе не жить на свете».
Помолчав, она сорвала бутон розы и, протянув мне, продолжала:
— Прошло уже три месяца, я жива. Но доживу ли до весны — не знаю. Юзбаши кровожаден. Он всегда держит слово, когда хочет пролить кровь. Эти три месяца я веду борьбу с шариатом. Вот и сюда приехала за этим.
— Почему же вы сами не работаете в женотделе? Надо переехать в город. Там вы найдете защиту и пользу принесете, — проговорила я взволнованно. Мне казалась страшной ее обреченность.
