— Что ты делаешь?
Вместо ответа Кочет размахнулся и бросил почерневший кусок плоти далеко в лес. Прозвучал взрыв. Ударной волной обоих сбило с ног. Приподнявшись на локте, учитель прислушался:
— Кажется, Артур плачет?
Кочет отрицательно покачал головой. Вся из неопределенных всхлипов и плачей, в воздухе зарождалась музыка. Но учителя поразило другое. Лес, словно рождественская елка, вдруг весь озарился огнями: оранжевыми, серебряными, золотыми. Каждая ветвь была отчетлива и сияла как раскаленный металл, пламенели стволы и сучья, даже редкие птицы, казалось, вот-вот загорятся.
Они не заметили, как открылась дверца и Артур неуверенно зашагал им навстречу. Сверху камнем сорвалась странная, похожая на растрепанный шар птица. Угрожающе закричав, Кочет кинулся наперерез. Мальчик упал. Птица забилась в руках Кочета, в воздухе разлился нестерпимый запах горелого мяса. Учитель подбежал к мальчику. Он был жив, но лицо все залито кровью, должно быть, из носа. Кочет осел, сунул обгорелые руки в снег.
— Где эта бестия? — спросил учитель.
Кочет молчал.
— Понимаешь, ведь не только людям нужно спастись, — виновато и неопределенно заговорил наконец. — Нас выводят за руку ангелы, а этих кто? Если нет плоти, чтобы из нее выпрыгнуть, ни смирения, чтобы на нем подняться… Демоны — нашалившие школьники, которым гордость не позволяет повиниться, они — вечная галерка, бузотеры и двоечники, — и они жаждут прощения, искупления с такой страстью, какой человеческое естество еще не знает. Аутсайдеры духовных ристалищ, они почти не имеют шансов спастись, разве что по слову: «Блажен тот лев, которого съест человек, и лев станет человеком». В сказках есть мотив беса, вспрыгивающего на закорки к человеку и с того дня неотвязного. Я давно приучился к буквальности. Это — именно они, лишенные благодати, как бы безногие, но с ясным разумом. — Кочет опустил голову. — Я давно подозревал это. Видал его сначала в снах, полных значения, всегда в сопровождении волка. После на уроках медитации, затем и просто в зеркале. Его голосом звало меня небо, но он же сбивал с пути, приучал к отчаянным приключениям среди призраков. С ним я играл у самой ограды не-сада… Вот и Себастьян был сдвинут, сдвоен, сдунут с человеческого. Двойник — двойная крутизна и двойная кара. Но я не жалуюсь. Я научу моего спутника свету и покою, как он меня — бессонной тяге к совершенству. И когда мы оба предстанем перед Господом, я назову его братом и нам не будет уже пути обратно. Если Господь даст мне сил, — просто закончил Кочет, его лицо было задумчиво и спокойно.
