— Отроче, спокойней, — вмешался учитель. — Ты полагаешь, что жизнь — самое бесценное из сокровищ? Разве не встречал ты в той же Библии, что блаженство даруется праведникам в основном после окончания оной? Бытие не исчерпывается жизнью, и ни один философ всерьез не настаивал на безусловном благе того, что начинается как жизнь. Если Бог выбирает созревшие колосья, то ему незачем ждать, пока сгниет и стебель. Нет способа достичь другого берега, кроме как вытряхнуться из тела.
— Избыток блаженства непереносим сердцем человеческим, — в смятении ведения проговорил Кочет.
— И тогда сердце закалывают, — подхватил учитель. — Или ты думаешь, что человек, даже отпетый, может умереть и не быть убит Всевышней рукой? Как будто можно уснуть — не в сон, и проснуться не в явь! Если у Бога есть тайные имена, то одно из них — смерть. Не то жалкое уничтожение плоти, не блудные хождения души в призрачных пространствах, но нечто воистину иное, чей знак на земле — Ничто.
Посеревший Себастьян внимал, стиснув зубы. «Тебя бы головой в мешок смерти», — хотел было начать, но учитель, словно угадав, ласково воскликнул:
— Смерти нет!
— Если, конечно, ты нужен кому-нибудь в каком-нибудь из миров, божьих или демонических… — засомневался Кочет.
— Иглу ведут стежок за стежком по ткани, — развивал свою идею учитель. — Нить с этой стороны — жизнь, нить по ту сторону — смерть, а на самом деле игла одна, и нить одна, и это выше жизни и смерти! Назови ткань материальной природой, назови нить шельтом, а иглу — монадой, и готова история воплощенной души. Этот мир, могучий и волшебный, боится умереть, как роженица — родить. Смерти нет, друзья мои, — обнял за плечи Кочета и нахохлившегося Себастьяна.
— Целый год я таскаюсь по России с моей тоской, — заговорил Себастьян, — и приобрел вкус к унижению в конце концов. Обзовут рванью, бросят в вонючую камеру, а сначала всегда бьют. И лежишь, как будто открученный шуруп, и весь теплишься чудной радостью.
— Унижение, как всякое вообще страдание, лишь делает отчетливым истинное положение вещей. Мы знаем себе цену, лишь пока держимся за руки. Стоит кому-то выпасть из цепи и оказаться одному перед лицом неба, как пелена спадает с глаз, и он видит свою ужасающую ничтожность, и беспомощность, и нищету, — откликнулся Кочет.
— Предположим, смерти нет в теоретических выкладках, — заупрямился Себастьян. — Но вот Люда… Она могла родить такого вот мальчугана и воспитать, скажем, в духе христианских добродетелей. Талантливый химик, постигала бы тайны мироздания, окруженная завистью и признанием — и земной любовью. Разве можно зачеркивать всю жизнь ради бесплотного призрака, подзывающего из-за гроба?!
