Алла не имела об этом ни малейшего понятия, стояла перед Аглаей и ждала ответа. Вот же наглая девчонка! Аглая хотела её отругать, но вместо этого опустилась перед «наглой девчонкой» на колени и завыла в голос: «Пропала наша Анечка, ушла и пропала-ааа, и не знаем где иска-ааать… Аллочка, миленькая… Богом тебя заклинаю, если знаешь, где она, скажи!
Я думала, она уже дома… Уже пришла, – пробормотала Алла, присев на корточки и пытливо глядя в Аглаины опухшие от слёз глаза. – Не плачьте, тётя Аглая. Я знаю. Знаю, где Аня! Она, наверное, в волшебном шалаше, под старой ёлкой. Там желания сбываются, вот она и… Вы не волнуйтесь, она не голодная, я ей вчера котлету отнесла и ещё пряники и леденцы. И водички…
–Так что же ты молчала?! Мы полночи её искали, и весь день… В полиции заявление не взяли, сказали, через три дня только, а как нам эти три дня пережить, не сказали! А ты знала и молчала! – сорванным голосом выкрикнула Аглая. – «Витя! Идём, скорее!»
И опрометью бросилась по дороге, как была, в фартуке и босая. Анечка, девочка! Только бы тебя найти, только бы ты – была! Я раньше не любила тебя, не понимала, как ты мне нужна, как без тебя плохо. А теперь знаю.
Алла рванула с места как породистая лошадка. Не догнать. Но Аглая догнала, через лаз в сетчатой изгороди пролезла по-девчоночьи лихо, по тропинке вдоль вырубки бежала не чуя под собой ног. Виктор Николаевич сопел где-то позади, падал, поднимался и снова бежал, задыхаясь и хватаясь руками за левую сторону груди. Почему она ему не верит, за что не любит? Он всё для неё делает! Вещи все импортные, спецшкола английская, дорогая. Дачу вот купил, клубника своя, огурцы свои, вишни, яблони… Скважина своя, воды хоть залейся, бассейн ей обещал, а она… А она…
Перед глазами плыли радужные круги, сердце колотилось где-то в горле, и болело, и горело, но он заставлял себя бежать.
– Дядя Витя… ой, Виктор Николаевич! Вам плохо? Вы посидите, отдохните, а потом уже пойдём. Вы такой красный, как варёный рак. Мы с бабушкой варили, с укропом, вкусная. Да вы садитесь!
Следователь генпрокуратуры был бесцеремонно усажен на землю. Алла примостилась рядом и сказала бабушкиным голосом: «Вот и ладно. Посидите чуток, а то «скорую» вызывать придётся, как моей бабушке, на собрании. Идти-то далеко ещё…»
А говорили, что она в коррекционной школе учится, для дураков. А рассуждает как взрослая, подумал Фомушкин. И отвернувшись, незаметно стер со щеки слезу. Но Алла заметила. Она вдруг прониклась доверием к Аниному отцу, который вчера был жестоким и страшным, а сейчас выглядел потерянным и несчастным. Алла разглядела дрожащие губы и слезинки в уголках серых глаз, таких же, как у Ани.
