– С полотенцами?
– Обязательно. Какое же счастье без Большого Мокрого Полотенца?
– И Алекса скажет, что я связался с плохой компанией, и что она проплакала всю ночь. И будет требовать, чтобы я эту хулиганскую компанию бросил.
– А ты бросишь?
– Ну, во всяком случае, буду смываться в момент явления Фицкерна.
Дункан засмеялся, запрокинув голову к чёрно-звёздному, тусклому в размытом свечении города небу.
– Мак?
– Да?
– Ты никогда их не отпустишь?
Маклауд подтянул колени к животу и требовательно протянул руку, в которую немедленно прыгнул бокал с таинственным напитком.
– Я никого не держу, Старейший. Никого. Просто… дверь всегда открыта, понимаешь? Моя дверь, здесь, – и он прижал свободную руку к сердцу. – Может, кто-нибудь заглянет в гости. Постоит на пороге, кивнёт, спросит: «Как дела, Мак?» Или скажет: «Я скучаю по тебе, Мак» Или другую бессмыслицу. Знаю, что ты сейчас скажешь, но я иначе не умею жить...
Но Митос не сказал ничего, и в тишине было прекрасно слышно, как Маклауд гулко глотает, вливая в себя крепчайший коктейль как воду.
В тишине?
– Неужели заснули? – с надеждой подал голос Старейший.
Мак пожал плечами, не отрываясь от бокала.
Перебор струн разрушил надежды, но это уже было не лихое кабацкое бренчание.
Это был блюз. Настоящий, искренний, щемяще-прекрасный блюз.
Блюз на банджо?
Да. Хорошему человеку для того, чтобы сыграть блюз, хватит и табуретки. Какая разница, куда он приладит струны своей души?
После нескольких тактов в мелодию блюза вплёлся голос. Не очень громкий, чуть хрипловатый, но верный, без фальши.
Знаешь, детка, ничто не вечно,
И даже звёзды когда-нибудь гаснут.
Наши прощания, наши встречи
Дают нам право на каплю счастья.
Аманда запела громче, и банджо подстроилось:
А когда наступит последняя грусть, когда рассохнется звёздный клей,
Старое небо сыграет блюз, и вспомнит всех, кто ходил по земле…
Фонари гасли один за другим, намекая, что скоро начнёт светать.
