— В общем, ведет наш Юра сегодня прием — красавец красавцем, — закончил Кодзев.
Он не стал рассказывать Воробьеву о том, что было еще. Как Лиля бежала от клуба впереди всех, откуда силы взялись, спать уже легла — и бежала в одной пижаме, и, увидев Дашниани, бросилась к нему, стала ощупывать всего, осматривать, расспрашивать, и обхватила его потом за шею, повисла на нем, и все приговаривала сквозь слезы: «Данечка! Данечка!.. Цел, Данечка! А нам сказали, ты поуродовался!..»
Вот это «Данечка» больше всего поразило вчера Кодзева: из ничего, из пустоты такое не выдумается, не родится, такому, прежде чем появиться на свет, нужно взойти в душе, вызреть в ней, да и какими ведь они врагами казались — искрило между ними, только подходили друг к другу!
— Да, вы, я вижу, тоже тут не скучали, — сказал Воробьев, поднимаясь, по-прежнему не глядя на Кодзева, и Кодзеву, с обидой за него и жалостью к нему, опять подумалось невольно о Кошечкиной: уж кто не скучал, так это она. Переломает ему всю жизнь.
Но ведь не скажешь! Не скажешь!
— Позови ко мне следующего, — попросил он вместо всего того, что просилось сказать.
Незадолго до перерыва появился корреспондент. Он вошел — Кодзев как раз закончил осматривать очередного пациента, велел ему одеваться, а сам сел к столу записать результаты осмотра в карточку, корреспондент молча, изображая лицом принадлежность к медицине, дождался у окна ухода пациента и, когда простыня за тем опустилась, спросил с бодрой веселостью:
— Как дела, шеф?
И не только эта бодрая веселость послышалась в его голосе, а еще и эдакая фамильярность, эдакое дружеское, в полном довольстве собой, похлопывание по плечу: уж кто-кто, а мы с тобой знаем, что она, жизнь, и умеем жить.
Кодзев не ответил ему. Взглянул, взял отложенную и закрытую карточку ушедшего пациента, снова стал писать в ней. Записывать было нечего, все уже записано, даже подпись свою поставил, и он, ниже ее, стал подробно расписывать рекомендуемую диету. Хоть что-то просила сделать душа, чтобы корреспондент почувствовал, что он такое для них после вчерашнего. Сукин сын, развлекаться к ним сюда приехал. И главное, сразу ведь вынюхал, с кем это выйдет. Весла принес: не хотите ли на лодке? То-то сегодня в свитер вырядился, по эдакой-то жаре, пропала тенниска…
— Я говорю, как дела, Александр Михайлыч? — снова подал голос корреспондент.
Ага, подумалось Кодзеву с удовлетворением, по имени-отчеству, да верно. И в голосе, каким корреспондент повторил свой вопрос, уже не послышалось того прежнего довольства собой, и бодрая веселость голосу далась ему, показалось, уже насильно.
