Ага, вот он какой. Савин полгода назад пришел работать в то же бюро, в котором работала Ириша с Масловым, а кончал институт и четыре года после института жил в Москве, — Наташа уже несколько раз слышала о нем, он должен был прийти на прошлые вечера, но почему-то не приходил.
Наконец все расселись. Парамонов, картинно склонив голову к плечу, с вытянутой над столом рюмкой, дождался тишины и, потомив всех долгое мгновение ожиданием тоста, сказал густым голосом:
— Поехали!
И тут же первым стал пить.
Все зашумели, засмеялись, закричали — кто протестующе, кто одобрительно — и тоже стали пить и лезть с вилками к тарелкам, брать колбасу, сыр, порезанные пополам и залитые майонезом яйца: еды Ириша никогда не готовила, она бы просто денежно не осилила кормить-поить всякую субботу по десять-двенадцать человек, каждый приносил с собой, что полагал нужным.
— Боря, а что ты скажешь об этой идее — «дышите реже»? — спросил Парамонова Маслов. — Ты специалист по таким вопросам, что ты скажешь?
— Это трактат такой ходит, лекция Бутейко? — вскинулась со встречным вопросом Света.
— Первый раз слышу об этом, — склонил голову к плечу Парамонов. — Это что такое? Интересно?
— У нас врач один по этой системе от астмы вылечился, — сказала Лидия.
— Астма астмой, а давайте-ка еще по одной, а? — наливая вино в рюмки, предложил Столодаров.
В. Наташину рюмку тоже забулькало, она посмотрела, кто это, — это был Савин, теперь она увидела его лицо в фас, и оно поразило ее своими глазами: ярко, до ощущения света, исходящего от них, серыми, и с выражением мрачности.
Он заметил ее взгляд, поднял на нее глаза, и какое-то время они смотрели друг на друга.
— Арсений! Это моя сестра, Наташа, я вас не познакомила! — крикнула с другого края стола Ириша.
— Арсений, очень рад, — не наклоняя головы, но теперь улыбнувшись, сказал Савин, и улыбка у него оказалась хотя и снисходительной, но приятной.
— Наташа, — пожала плечами Наташа, обозначая тем самым, что сознает нелепость повторения имени, коли Ириша уже назвала ее, но что ж поделаешь: положено.
— Я вас, если позволите, так и буду — Наташей, — сказал он. — А то Натанька — это ужасно. На́танька — Ната́нька… Ужасно. Сами Вы не слышите? Я бы на вашем месте не разрешил себя называть так.
«Господи, ведь верно… — удивляясь тому, что никогда не чувствовала этого, подумала Наташа. — На́танька… Ната́нька… действительно, как ужасно».
— Я привыкла, — сказала она вслух. — Можно и Наташей, конечно.
