Так, чтобы влюбиться, самой Наташе не нравился в Иришином «салоне» никто. Но за ней ухаживали, провожали до дома, и просто глупо было не поцеловаться в темном подъезде, чувствуя свою власть над взрослым, опытным уже, наверное, в отношениях с женщинами мужчиной, который вел себя совершенно как какой-нибудь мальчишка-одноклассник, подразнить его обещанием чего-то большего ответными поцелуями и в следующую субботу не позволить провожать себя. Она знала, что хороша собой, у нее прямой, тонкий красивый нос, нежный, крепкий, доверчивый рот, и временами ей было ужасно обидно, что никто из Иришиной компании не нравится ей так, чтобы влюбиться: жизнь, конечно, вся еще впереди, впереди еще все, но хотелось бы, чтобы это все наставало скорее, незамедлительно, чтобы эта будущая жизнь, которую ей еще предстоит создать для себя, начала бы складываться прямо сейчас.
— Натанька! Я для тебя держу место! — громыхнул Столодаров, показывая на свободный стул рядом. При своем громоподобном голосе он имел вполне заурядный рост, самой обычной ширины плечи, и только в лице, тяжелом, квадратном, с объемной челюстью и большими лохматыми черными бровями, этот голос как бы отпечатался. Прошлую субботу именно он провожал Наташу домой.
Наташа, улыбаясь, помахала Столодарову рукой и, ничего не сказав, отрицательно покачала головой.
Она села на первое же ближайшее от нее свободное место, подвинула, чтобы находились прямо перед нею, полагавшиеся ей тарелку, прибор, рюмку и только после этого огляделась. Справа от нее сидела жена Маслова.
— Здравствуй, Натанька, — сказала она, когда Наташа поглядела на нее, положила свою руку на Наташину и подмигнула.
Она работала операционной сестрой и была совершенной красавицей, прекрасно сложена; всякий раз, оказываясь рядом с ней, Наташа потерянно думала, что она против Лидии просто уродина.
И сейчас она с огорчением подумала о том же и, ответив улыбкой на ее приветствие, тотчас отвернулась. Мужчина, сидевший слева, в черном, ручной вязки просторном свитере и свежеотглаженных темно-вишневых брюках, был ей незнаком. Он сидел, облокотившись на стол, крутя между пальцами наполненную уже рюмку и глядя то ли в нее, то ли просто в стол, и Наташа увидела только его профиль — с крутым, выпуклым рисунком лба, мягким вытянутым подбородком, со складкой непонятной усмешки у губ.
— Это не Савин? — спросила она у Лидии, против воли наклоняясь к ней.
— Савин, — с удовольствием ответила та.
