Бодрило и то, что на родину едет, сколько годов не был, встретится с отцом, мать-то вот так и не пришлось схоронить: погода была нелетная, просидел в аэропорту — горечь накатила, тоска; было и чувство гордости за сторонку свою, раньше глухую, мало кому ведомую, а теперь широко прославившуюся. Тут же и взгрустнулось: нефть, газ — это хорошо, а лес, писал отец, губят, относятся без всякой бережливости: на профилях, на просеках, на местах под буровые, — гибнет он, как вроде у нас его лишку и девать некуда.
Зверь, пишет, уходит, но это ладно, за ним и подальше податься можно, а вот осетры, стерлядь, муксуны…
Теперь до боли близко встала перед ним и потекла величаво чистая обская вода, а по берегам трава буйно зеленая, где всегда паслась, смачно жуя и тяжело отпыхивая их корова Юлька. И ворковавшая проворно с увала речка Малиновка, вплетавшаяся тоненькой ниточкой в могучее тело Оби, и они с отцом, плывущие на лодке-долбленке и выметывающие сплавную сеть. А потом, игравший розовыми языками, костер в темноте и кипящая под крышкой в чугунке стерляжья уха, а после сладкий сон в копешке, сметанной тут же на берегу. Все это родное и близкое ушло безвозвратно. Теперь, жалуется отец, на том месте причал, по воде плывут жирные мазутные пятна.
Нехорошо сделалось на душе, а выхода Спирин никакого не видел. Давили и волновали другие мысли, и все-таки главная из них та: как он справится с вновь доверенным — условия-то труднейшие: холода, метели, в грунте — мерзлота.
«Не тянут, видно, мощные установки нефтедобытчиков — и не сделать намеченное он не может: никто и слушать никакие отговорки не станет», — подытожил Спирин.
Спирин понял: самолет пошел на снижение, видно. Откинулся на спинку кресла, повернул голову к иллюминатору: внизу без конца и края — тайга, исполосованная профилями, дорогами, просеками, гнездящимися буровыми, копошившейся то тут, то там техникой. «Раньше ничего этого ведь не было, глухомань голимая тянулась, — думалось Спирину. — Соболи за огородом бегали. Да-а, хм-м, дела-а», — промычал Спирин, сам не определив, ободряюще или осуждающе он хмыкнул: слишком многое набралось и перемешалось.
Приземлился самолет мягко, подрулил к зданию аэропорта. «И аэровокзал построили, и бетонную дорожку». И обидно немножко стало Спирину, что не он первооткрыватель, у него другая профессия. Ну ничего, теперь он не менее важное лицо, чем нефтедобытчики, все зависит от умелой постановки дела на строительстве, его разворота и завершения, где первостепенная роль отведена ему, Спирину. «Подналягу».
