Кадамбари | страница 84
Этой пылью, столбы которой вздымались все выше и выше, пропитаны были все три мира; и она была счастливым стягом победы, инеем, побившим лотосы враждебных династий, благовонной пудрой, украсившей шатер царской славы, снегом, выпавшим на лужайки лотосов нечестивцев, темным сполохом сознания земли, обессилевшей под бременем войска, желтыми цветами дерева кадамбы, расцветшего при появлении туч — выступивших в поход воинов, стадом слонов, затоптавшим лотосы лучей солнца, океаном, затопившим небо и землю при гибели вселенной, черным покрывалом на голове богини славы трех миров. Многоцветная, как шерсть Великого вепря, могучая, как столб дыма от огня, пожирающего вселенную в день ее гибели, она будто вырывалась из подземного мира, вздымалась из-под ног воинов, сыпалась искрами из глаз, исторгалась всеми сторонами света, низвергалась с неба, разносилась ветром, порождалась лучами солнца. Она казалась сном, но без утраты сознания, сумраком, но при сияющем солнце, прохладой, но в жаркое время года, темной ночью, но без блеска звезд, хмурым днем, но без льющегося дождя, подземным царством, но без обитающих в нем змей. И она разрасталась все шире и шире, словно шаги Вишну{207}.
Как лужайка цветущих лотосов, омытая ливнем, небо было омыто пылью с земли, белой, будто пена Молочного океана. Как опахало из выцветших перьев павлина, диск солнца потускнел, став серым от густой пыли. Как потрепанное шелковое знамя, потемнела от пыли небесная Ганга. Не в силах снести тяжкую поступь войска, земля словно бы обратилась в пыль и устремилась в мир бессмертных богов, чтобы вновь попросить облегчить ее бремя{208}. Сделав серым стяг колесницы солнца, без остатка выпив солнечный жар, но и сама как бы им сожженная, пыль снова падала в волны океана. И тогда земля, как если бы уже наступила гибель мира, казалось, вошла в собственное лоно, или в воды океана, или в утробу бога смерти, или в глотку Шивы, или в тело Нараяны, или в яйцо Брахмы{209}. День как бы был сотворен из одной земли, пространство — вылеплено из глины, небо превратилось в пыль, и все три мира, неразличимые, слились воедино.
Вскоре, однако, от фонтанов белой, как волны Молочного океана, воды, которую во все стороны из хоботов разбрызгивали слоны, от капель мускуса, которые они сбрасывали с себя, когда шевелили ушами, от потоков слюны, льющейся с губ лошадей, когда они ржали, пыль улеглась и пространство вновь просветлело. Тогда, глядя на несметное войско, словно бы вынырнувшее из вод океана, и преисполнившись изумления от этого зрелища, Вайшампаяна сказал Чандрапиде: «Царевич! Разве есть что-либо на свете, чем еще не завладел великий царь царей божественный Тарапида и что хочешь ты теперь завоевать? Есть ли страна, не покоренная им, которую ты собираешься покорить? Есть ли крепость, им не захваченная, которую ты захватишь? Есть ли земли, ему не подвластные, которыми ты овладеешь? Есть ли сокровища, им не добытые, которые ты добудешь? Есть ли цари, перед ним не склонившиеся? Кто в знак покорности ему еще не прикладывал к своей голове ладони, нежные, как бутоны лотоса? Чьи лбы, украшенные золотым ободом, не шлифовали пол в его Приемном зале? Чьи драгоценные короны не касались ножек его трона? Кто, точно привратник, не держал перед ним жезла, не обмахивал его опахалом, не приветствовал его пожеланием победы? У кого на короне резные звери не вкушали светлые, как струи воды, лучи от ногтей на его ногах? А теперь все эти владыки земли, гордые своей мощью, готовые в неудержимом порыве дойти до каждого из четырех великих океанов, равные Дашаратхе, Бхагиратхе, Бхарате, Дилипе, Аларке и Мандхатри, славящиеся своими предками, совершившие жертвоприношение сомы, — все они покорно принимают на освященные водой помазания драгоценные зубья своих корон благословенную пыль с твоих ног, словно золу, оберегающую от зла. На этих царях, словно на горах Кула, держится земля, а ты держишь в своих руках их армии, затопившие десять сторон света. Взгляни: куда ни бросишь взор, всюду видишь воинов, которых, кажется, исторгает подземный мир, порождает утроба земли, источают стороны света, выплескивает небо, плодит день. Думаю, что земля, страждущая под бременем неисчислимого войска, вспоминает теперь о похожем смятении великой битвы бхаратов