Десять сторон света{206}, будто напуганные этим грозным шумом, скрылись кто куда, спрятавшись за полотнища развернутых белых знамен. Небо, будто боясь загрязнить себя пылью земли, взметнулось высоко вверх, поднятое тысячами шишаков на бесчисленных боевых слонах. Лучи солнца, будто отогнанные грозными взмахами жезлов в руках жезлоносцев, скрылись от войска, окутанного пылью из-под копыт лошадей. Земля, страждущая под тяжким бременем, истерзанная топотом ног сотен боевых слонов, глухо застонала, как если бы вновь послышались удары барабана, возвещающие начало похода. Пешие воины прокладывали себе дорогу в потоках мускуса, льющегося из висков разгоряченных слонов, который доходил им до лодыжек и пенился белой пеной, клочьями падающей с морд лошадей. Из-за дурманящего аромата мускуса и для людей, и для опьяненных этим ароматом слонов все запахи слились воедино. И в одно мгновение от шума двинувшегося вперед несметного войска, от громкого протяжного боя больших барабанов, от ржания лошадей, сливающегося с цоканьем копыт, от трубного рева слонов, перемежающегося оглушительным хлопаньем их ушей, от непрерывного перезвона колокольчиков на попонах шагающих слонов, которому сопутствовало звяканье маленьких колокольчиков на их шеях, от рокота походных барабанов, усиленного благозвучным гулом раковин, от постоянного, все нарастающего грохота тамбуринов людям по всей округе заложило уши, как если бы ими внезапно овладела глухота.
Мало-помалу от тяжкой поступи войска стала клубиться пыль — разного цвета из-за разной окраски земного покрова: там серая, как брюшко старого карпа, там желтая, как грива верблюда, там темная, как шерсть большой антилопы, там белая, как волокна хлопка, там блеклая, как вянущий стебель лотоса, там рыжая, как волосы обезьяны, там светлая, как клочья пены у жующего жвачку быка Шивы. Подобно потоку Ганги, который выбивается из-под стоп Хари, она выбивалась из-под копыт лошадей; подобно разгневанному человеку, которого покидает терпение, она покидала землю; подобно играющему в жмурки, у которого закрыты глаза, она застилала взоры; подобно томимому жаждой, она поглощала струи воды, бьющие из слоновьих хоботов; подобно птице, она взмывала в поднебесье; подобно рою пчел, она льнула к пятнам мускуса на висках разгоряченных слонов; подобно льву, она вспрыгивала на слоновьи спины; подобно победителю в битве, она чернила войсковые знамена; подобно старости, она белила головы. Она забивалась между ресницами, словно бы запечатывая сургучом глаза воинов; липла к каплям нектара на лотосах в их ушах, словно бы наслаждаясь цветочным запахом; теснилась внутри ушных раковин боевых слонов, словно бы опасаясь быть прихлопнутой их ушами. Своими вытянутыми вверх мордами ее как бы пили резные звери на зубцах царских корон; ее как бы чтили цветочными подношениями кони, с губ которых падали клочья пены; ей вдогонку как бы скользили змейки розовой краски с лобных бугров возбужденных слонов; с ней как бы пыталась слиться благовонная пудра, сдутая ветром со множества опахал; ее как бы хотела поглотить цветочная пыльца, опадающая с тысяч венков на головах царей. Она, как грозная планета Раху, вдруг выпила сияние солнца, браслетами желтой охры, словно бы начертанными ради успеха похода, легла на руки воинов и была похожа на светлые опилки сандалового дерева, распиленного пилой. Поднимаясь клубами вверх от поступи несметного войска, густая, будто внезапно нависшая туча, она мало-помалу заволокла округу, словно бы вобрав в себя все пространство.
