Был у царя Тарапиды министр по имени Шуканаса, преданный ему с детства, брахман по рождению, изощривший свой разум в науках и искусствах, многоопытный в применении всех средств политики. Кормчий, прокладывающий путь кораблю власти, он даже в великих опасностях никогда не падал духом, был воплощением мужества, твердыней долга, оплотом истины, опорой благочестия, наставником добродетели. Как Шеша, несущий бремя земли, он нес терпеливо бремя царских дел. Как океан, он был источником жизни для всех живых существ. Как составленный из двух половин Джарасандха{138}, он заключал в себе двуединство войны и мира. Как Парвати — Шиву, он чтил правду. Как Дхарма — Юдхиштхиру, он охранял добродетель. Знающий все веды и веданги, полный благих устремлений, держащий в руках все нити правления, он был для царя все равно что Брихаспати для Индры{139}, или Шукра для Вришапарвана, или Васиштха для Дашаратхи, или Вишвамитра для Рамы, или Дхаумья для Юдхиштхиры, или Даманака для Бхимы, или Сумати для Налы. Силой своего разума он, как того и желал, без труда завладел богиней царского счастья Лакшми, хотя она и укрывалась на покрытой шрамами от меча Нараки груди Нараяны, чьи руки затвердели от пахтанья океана горой Мандарой. Мудрость под опекой Шуканасы приносила все больше и больше счастливых плодов, подобно лиане, прильнувшей к могучему дереву и дающей все новые и новые побеги. А по земле, опоясанной четырьмя океанами, рыскали тысячи его лазутчиков, и каждый вздох любого царя всегда известен был Шуканасе, как будто он слышал его в собственном доме.
Царь Тарапида, своей грозной рукой — могучей, как хобот небесного слона Айраваты, крепкой, как царский жезл, твердой, как жертвенный столп в жертвоприношении-битве, умелой в избавлении мира от зла, покрытой сеткой лучей-веток от блеска лезвия меча-лианы, подобной комете, возвещающей гибель врагов, — покорил еще в юности всю землю и, переложив на министра Шуканасу как на друга бремя царствования, даровав благоденствие подданным, уже не видел нового подобающего его величию дела. Усмирив врагов и устранив все опасности, он стал меньше времени уделять царским обязанностям и, сколько мог, предавался утехам молодости.
Иногда, отдавшись во власть Камы, он вкушал радости любви: будто в бассейне с сандаловой водой, он купался в нектаре улыбок своих возлюбленных, за ушами которых веточки с листьями сбивались набок под напором волосков, вставших от наслаждения
