Тем временем взошел месяц, владыка звезд, драгоценный камень в волосах Шивы, который пятном на своем диске словно бы подражал сожженному пламенем горя сердцу Махашветы, или принял на себя мету великого греха смерти молодого подвижника{272}, или сохранил след ожога проклятия Дакши{273}, навеки его зачернившего, и который был похож на левую грудь Амбики, белую от густого слоя золы и наполовину прикрытую шкурой черной антилопы. И когда в великом океане неба мало-помалу всплыл этот песчаный остров, этот кувшин с благовонным нектаром, этот провозвестник сна для обитателей семи миров{274}, этот друг ночных лотосов, размыкающий их бутоны, этот усмиритель женской гордыни; когда, пылая белым блеском, крася в белый цвет десять сторон света, поднялся серп месяца, сам белый, как раковина, и похожий на белый зонт; когда, побежденное ливнем лунных лучей, поблекло сияние звезд; когда из набухших влагой лунных камней заструились по всей Кайласе ручьи воды; когда на водах озера Аччходы увяли дневные лотосы, как если бы лучи луны, напав на них, похитили их красоту; когда пары уток-чакравак замерли в неподвижности и, качаясь на высоких волнах, жалобно зарыдали в разлуке друг с другом; когда прекрасные девы-видьядхары, вышедшие на свидание с возлюбленными и блуждавшие по небу со слезами радости на глазах, с окончанием восхода луны разбрелись кто куда — тогда Чандрапида, заметив, что Махашвета уснула, сам медленно улегся на ложе из листьев. И с мыслью: «Что теперь думают обо мне Вайшампаяна, и бедная Патралекха, и все царевичи моей свиты?» — он тоже заснул.
Затем, когда тьма ночи рассеялась и занялся рассвет, когда Махашвета, поднявшись на скалу, произносила очистительные молитвы, а Чандрапида совершал утренний обряд, внезапно появилась Таралика, которую сопровождал юноша гандхарва по имени Кеюрака. Ему было всего лишь шестнадцать лет, но вид его внушал доверие и поступь его была тверда, как у отяжелевшего от мускуса царского слона. Его длинные ноги были серыми от высохшей сандаловой мази, а тело — желто-розовым от шафрана. Одет он был в легкое платье, скрепленное на плечах золотыми застежками, но не обвязанное кушаком, и потому полы его свободно развевались. У него была широкая грудь, длинные округлые руки и такая тонкая талия, что казалось, он рассечен надвое. Подобно радуге, на его плечи падала сеть лучей от драгоценных серег в ушах, так что казалось — он набросил на себя разноцветную шелковую накидку. Его нижняя губа была нежной, как цветок лотоса, и темной от постоянного жевания бетеля. Ясным взглядом своих продолговатых лучистых глаз он, казалось, высветляет все стороны света, орошает водою цветы, превращает день в луг лотосов. Его лоб был широк, как золотая пластина, и прямые волосы черны, как рой пчел. Воспитанный при царском дворе, он отличался благоразумием и учтивостью манер.
