— Если нет возражений, — сказал председатель партийной комиссии, — заседание считаю открытым. На повестке дня один вопрос…
Старший политрук зачитал заявление Губкина:
— «В столь ответственный для Родины час, когда решается судьба Сталинграда, который неразрывно связан с моей судьбой, я хочу быть в рядах партии большевиков…»
Поблизости разорвался вражеский снаряд. Все замерли в ожидании очередного взрыва, но его не последовало. Старший политрук продолжал зачитывать рекомендации. Лишь когда Губкин начал отвечать на вопросы членов парткомиссии, снова засвистели снаряды. По всему было видно, что гитлеровцы засекли наблюдательный пункт на высоте и вели огонь на поражение. Стрельба стала усиливаться с обеих сторон. Под шум нарастающих разрывов снарядов председатель парткомиссии, крепко пожимая Губкину руку, сказал:
— Поздравляю вас, товарищ лейтенант, теперь вы уже коммунистом возглавите свой взвод! Бейтесь до последней капли крови, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойким до победного конца!
— Оправдаю доверие партии, товарищ старший политрук, — твердо ответил Губкин.
…Высота 124,0 господствовала над окружающей местностью. Если противник захватит ее, он сможет прорваться в тыл полка Наумова. Потому комиссар батальона старший лейтенант Поликарпов, проводив членов дивизионной парткомиссии, остался на высоте. Не торопясь, он обошел позиции пулеметчиков, проверил, как организована огневая система, правильно ли выбраны секторы обстрела, нет ли впереди мертвых пространств, в которых может накапливаться противник; лишь после этого попросил командира взвода собрать людей, свободных от наблюдения за противником.
В недавно прибывшем в батальон комиссаре нетрудно было разглядеть сугубо штатского человека, призванного из запаса: новая хлопчатобумажная гимнастерка топорщилась на нем, кобура с пистолетом съехала на живот, и Поликарпов время от времени сдвигал ее на правый бок. Говорил он тоже не очень-то красноречиво, бессистемно и по-простецки, изрекал давно известные всем солдатские истины, и мнение о нем как о военном комиссаре у бойцов сложилось неважное, но когда гитлеровцы открыли огонь из минометов и орудий и под прикрытием огневого вала пошли на высоту в атаку, комиссар будто преобразился. Он облюбовал стрелковую ячейку, откуда противник был виден как на ладони, и, положив рядом с собой автомат, противопехотные и противотанковые гранаты, спокойно стал ждать. Расстояние до первой цепи противника сокращалось мучительно медленно, словно гитлеровцы сбавили шаг, чтобы поиграть у наших бойцов на нервах. Но выдержки хватило у всех. Бойцы наблюдали за комиссаром и терпеливо ждали. До вражеской цепи осталось метров сто, и вот тогда-то заговорил автомат комиссара. За ним зарокотали «максимы». По цепи гитлеровцев будто коса прошлась. На место сраженных уже накатывалась вторая цепь, третья. Удерживать оборону становилось все труднее: из четырех станковых пулеметов осталось лишь два действующих, выходили из строя и наши бойцы.
