Губкин на мгновение застыл перед убитым, он не в силах был отодвинуть его от «максима». Это был первый погибший, увиденный им на фронте. Он, конечно, знал, что на войне убивают. Но видеть застывшее, обескровленное тело близкого ему человека пришлось впервые. И это потрясло его. Губкин бережно отодвинул Еремеева и схватился за ручку «максима» с такой яростью, какой еще не испытывал. Нажал на гашетку. Пулемет задрожал, свинцовые струи хлестнули по самой гуще фашистов.
— Так их, так, товарищ лейтенант! — проговорил прибежавший к нему на помощь Образцов, подавая очередную коробку с лентами.
Вражеская атака захлебнулась, гитлеровцы сначала залегли, а потом ползком и перебежками вернулись на свои исходные позиции.
Губкин долго еще не мог опомниться, гибель Еремеева не выходила у него из головы. Да и понятно: когда теряешь человека, с которым ел из одного котелка, спал рядом, особенно тяжела горечь утраты. И вот нет Еремеева. А ведь он даже мысли не допускал, что не вернется в родные края, к мирной жизни.
В некоторых местах немцам все же удалось продвинуться метров на двести. Огневые позиции наших пулеметов островками вдавались в ничейную полосу, которая насквозь простреливалась гитлеровскими снайперами.
Губкину доложили, что на вершину высоты из тыла пробираются трое командиров. Георгий забеспокоился: вражеские снайперы могли в любую минуту подстрелить их. Командиры шагали быстро, почти бежали. Несколько вражеских мин пролетели с визгом и взорвались чуть в стороне от них. Сделав рывок, командиры успели вскочить в траншею. В одном из них Георгий узнал вновь назначенного комиссара батальона Поликарпова (Харламова отозвали в штаб армии), двое других ему были незнакомы.
— Гостям мы всегда рады, товарищ комиссар, — приветствовал их Губкин, — только время вот неподходящее выбрали, немцы скоро опять начнут обстрел наших позиций.
— К обстрелам мы привычны. Как настроение у бойцов?
— С высоты не уйдем, будем стоять до последнего.
— Да, высоту надо удержать! Поэтому решили здесь рассмотреть ваше заявление о приеме в партию.
Георгий никак не ожидал, что его будут принимать в партию прямо на поле боя. Чувство гордости за оказанную ему честь охватило его: встать в строй коммунистов в минуты смертельной опасности, нависшей над страной, когда партийная привилегия выражалась только в одном — быть впереди, вести за собой остальных и, если потребуется, отдать жизнь за свободу и независимость Родины.
