— Пускай повозятся сами! Дурака работа любит.
Но за порядком на своем участке Павел следил строго и очень боялся, как бы не случилось какого несчастья. Однажды Федька вскочил на двигающиеся, скользкие, ободранные стволы и, лихо перескакивая с одного на другой, стал обрубать последние ветки на ходу.
Пашка так яростно крикнул: «Стой!», что даже Мишуха услышал и остановил трактор.
Павел подбежал, и Федька увидел, что лицо его побелело:
— Ты что, сволочь, делаешь? — спросил Пашка неузнаваемо сдавленным голосом. — Попадешь между стволами, тебя же к черту изорвет, а бригадиру тогда что?..
Федьке показалось, что Пашке не жаль его, Федьку, просто боится он за себя.
Мишуха работал хорошо, но все ворчал, видел во сне деревню и рассказывал, какие у них на Волге вызревают арбузы, и ругал Федьку за то, что бросил деревню. Но Федьку лес прямо-таки околдовал. Он полюбил эти могучие боры, пронизанные копьями солнца, лесные речушки с черной страшной водой, духовитую смоляную жару, купание в старице, земляничные угоры над тропами… Полюбился ему и паровозик «Петр Иваныч» с его трубой, похожей на гайку, и вкусным самоварным дымом.
Хотя Павел был для Федьки примером, но подружился он с Мишухой. Мишуха охотно обучал его работе на трелевочном тракторе, сажал с собой в кабину, доверял рычаги. Мишуха был странный. Иногда, глядишь, трактор стоит, а Мишуха, который отправился в мастерскую, тоже стоит где-нибудь посреди солнечной поляны и внимательно разглядывает муравейник. Как-то раз он подошел к Федьке и спросил задумчиво:
— Как ты думаешь, собаки и кошки улыбаются?
Но еще больше и незаметно для себя Федька привязался к Оле. Он прощал ей далее равнодушие к этим лесам и рекам, когда она мечтала вслух о другом, более удивительном. Однажды, когда они сидели вместе в вагончике, она мечтательно спросила его:
— А ты не был в Средней Азии? Там, в Тянь-шаньских горах, кругом цветут красные маки. Вот бы увидеть…
Небывалое состояние немого восторга находило порой на Федьку, когда он был рядом с Олей. На людях они обычно весело переругивались, стараясь рассмешить окружающих. А вот на танцевальной веранде, пригласив девушку танцевать, Федька безнадежно робел. Она только что оживленно болтала с подругами, показывая новые серьги, а тут тоже замолкала. Так безмолвно, даже затаив дыхание, бережно касаясь друг друга, они проходили весь круг… Федька боялся смотреть ей в лицо, замечая только розовую мочку уха, оттянутую сережкой. Когда кончалась музыка, он говорил тонко и сипло, не узнавая своего голоса:
