Ибо я потерпела неудачу. Быстрым движением ножа мулат перерезал петлю и, подхватив одной рукой мое падающее тело и отшвырнув нож, другой рукой заботливо похлопал меня по спине. Прерванное дыхание возобновилось, воздух как огнем обжег легкие.
А в комнату уже спешил мистер Кэллоуэй со свечой в руке. Свечу он держал высоко и немного накренив, потому что другой рукой заправлял в это время в панталоны полы длинной ночной рубашки; шлепая босыми ногами по полу, он ревел:
— Черт тебя дери, Джек, если ты упустил девку и дал ей повеситься, я с тебя шкуру спущу! Продам тебя к чертовой матери! Да я тебя…
Кое-как укрепив свечу на стуле и одновременно подтянув панталоны, он, так и не докончив своих проклятий, прошлепал к мулату и закатил ему здоровенную оплеуху. Тот отпрянул, а мистер Кэллоуэй подхватил меня, приговаривая:
— И ты тоже хороша… черт тебя дери совсем! Я за тебя деньги заплатил, а ты хочешь меня вокруг пальца… Да ты… Да я…
Он задохнулся от возмущения, и страшные его проклятия, застряв где-то между черных усов и желтоватых зубов, затерялись в густой растительности и сгинули. Мистер Кэллоуэй плюхнулся на стул вместе со мной и, уложив меня поперек колен, отвесил мне несколько шлепков, так что я заплакала, а пламя свечи метнулось и заплясало в воздухе.
Нельзя сказать, что заплакала я от боли: шлепки были несерьезными и означали как бы шутку — грубую, зловещую шутку. Нет, кричала я от негодования, возмущения, сознания своего поражения. Как бы там ни было, но мистер Кэллоуэй тут же вскочил и, стряхнув меня на пол, беспокойно и сердито оглядел меня, после чего опять опустился на стул, словно силы внезапно оставили его. Должно быть, он понял, что деньги его не пропали и имущество его, лежащее на грязном полу, в целости и сохранности, и сознание это успокоило его, одновременно лишив всякого гневного запала.
Посидев так с минуту, словно приходя в себя, он за руку поднял меня с пола и вгляделся мне в лицо. Потом сказал:
— Ну вот, теперь ты попробовала… Слышишь? — Помолчав, он опять оглядел меня и, словно убедившись в чем-то, добавил: — Да, а еще раз пробовать не станешь. Не такая ты, чтобы пробовать еще раз!
Печальная правда этого высказывания неприятно резанула меня, отозвавшись болью в душе. Мистер Кэллоуэй пихнул меня, несильно, но так, что я все же отлетела к кровати и упала на нее, обратив к нему взгляд испуганных, но уже совершенно сухих глаз; взяв свечу, он приказал мулату, черт его дери, отправляться заниматься своим делом, лениво отвесил ему оплеуху, когда тот шмыгнул мимо него к двери, после чего, забрав свечу, и сам направился вон, по-прежнему то и дело подергивая штаны и шлепая босыми пятками по половицам.
