Мы ели мороженое, а я все не отрывала глаз от воды. Однажды я сказала Хэмишу Бонду, как здесь красиво.
— Ну да, заводь порядочная, — сказал он. — И черепах тут много водится. Потом добавил: — Тебе бы Геную посмотреть. В вечерние часы. В гавань входишь, а на горе, наверху, огоньки.
Я учтиво ответила, что тоже хотела бы увидеть эту красоту.
Он, казалось, не слышал. Потом хмуро заметил:
— Я видел. Приходилось на рейде там стоять и видеть. Ночь наступает, и огоньки гаснут один за другим, пока не останутся один-два самых стойких.
Иногда, не слишком часто, вечерами собирались гости. Тогда я ужинала, как и раньше, с Мишель. В нашу маленькую комнатку долетали взрывы смеха или голос какого-нибудь запальчивого спорщика. Голоса слышались только мужские, потому что дамы в дом не приглашались.
— Раньше, бывало, и дамы сюда наведывались, — сказала раз Мишель. — Grandes dames[25], даже сама мадам Гувье, и та приезжала — тетушка ’сье Приер-Дени — совсем седая, и волосы в высокую прическу уложены, вот так. — Гибкая золотистая рука Мишель показала высоту прически. — И вот тут бриллианты. — Рука переместилась к груди Мишель, коснувшись места, где могла красоваться брошь. — Но это, — сказала Мишель, было в une autre époque[26].
— Когда же? — спросила я.
— Давно, — ответила она.
— А когда?
— Лет двенадцать-пятнадцать назад. Когда он… вроде как жениться собирался. Под конец и помолвка была. — Мишель закончила волнистую линию под анаграммой с буквой «Б» и, расправив салфетку на колене, осматривала выполненную работу.
— И что за дама?
— Глаза у нее были черные-пречерные. Даже представить себе трудно такой цвет. Считалась красавицей.
— И вправду была красавицей?
Мишель подняла на меня глаза и поглядела с выражением, отчасти напоминавшим первые дни нашего знакомства — рассеянно-оценивающе.
— Откуда мне знать? — ответила она.
Однако Хэмиш Бонд не женился на красавице, которая, как я узнала, звалась Матильдой. Почему?
— Откуда мне знать? — повторила Мишель.
Дама, звавшаяся Матильдой, ушла в монастырь, где ей, по неожиданно едкому замечанию Мишель, «было самое место».
Что же до мужских голосов, долетавших в нашу комнату, то принадлежали они мистеру Дюбуа, владельцу журнала, мсье Чарльзу де Мариньи Приер-Дени, богачу, щеголю и сердцееду, двоюродному брату Хэмиша Бонда, а также — голос этот звучал лишь однажды — мистеру Джуде Бенджамину, как говорили, сенатору из Вашингтона; случались и другие голоса — мужчин, рассуждавших о политике, о ценах на хлопок, о сахаре, о рабах, о финансах и тарифах.
