Бамц! Бамц! Бамц! Кто на новенького?
Кто на новенького?
Кто на новенького?
Подходите. Ну, ближе, ближе.
Вам урок преподнесу.
Фраеров насквозь я вижу,
Фраеров насквозь я вижу,
Зарубите на носу.
Бамц! Бамц! Уноси готовенького.
Бамц! Бамц! Кто на новенького?
Кто на новенького?
Ну? Кто на новенького?
За границей идиоты
Врут. Но мы не на войне.
И быть может, скоро кто-то,
И быть может, скоро кто-то
Наплетёт и обо мне.
Бамц! Бамц! Бамц! Уноси готовенького.
Бамц! Бамц! Бамц! Кто на новенького?
Кто на новенького?
Кто на новенького?
<и т. д., и т. п.>
Когда пространство перед дверями опустело, я вошёл в апартаменты (с английским замком), на всякий случай прикрытые занавеской самого до пола. За границей между общим и приватным кое-что находилось, без вопросов. Знакомый хриплый голос пел не менее знакомые строки:
Вдох глубокий, руки шире,
Не спешите, три-четыре.
Бодрость духа, грация и пластика.
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая,
Если жив пока ещё, гимнастика,
Общеукрепляющая,
Утром ободряющая,
Если жив пока ещё, гимнастика.
Если вы в своей квартире,
Лягте на пол, три-четыре…
[7]За занавеской я увидел комнатёнку хрущёвского метража. Обстановка у ней слегка спартанская. Посреди скромных апартаментов сиротливо возвышался дубовый стол с открытым ноутбуком, откуда лилась известная песня. Стоящий в углу граммофон нисколько не стеснялся соседской анахроничности. Рядом с компом некое блюдо пряталось под обширной салфеткой. В полуметре от стола размахивал большими гантелями мужчина солидного телосложения. Если добавить точности, солидным было разве что полное лицо с великолепными усами. Между полными кистями рук и широкими ногами располагалось вполне себе среднее туловище. На нём не хватало утолщающего костюма, который во время гимнастики свисал со спинки стула. Ломанов отложил гантели и ловко натянул недостающую одежду.
— Нравится, что я только что слушал? «Главный академик Йоффе/ доказал: коньяк и кофе/ вам заменят спорт и профи/ лактика». Я кофе обычно не пью, кофе пило настоящее Его высокопревосходительство. Одна из нормальных песен у Высоцкого. Большая часть его творчества — оголтелая антисоветчина.
— Я бы не сказал. А почему ты назвал реципиента в среднем роде?
— Не люблю я его, каналью растолстевшего. Сам видишь, что из меня сотворили костюмеры и пластические хирурги. Лицо жиром накачали, усищи отрастил, седину ударом тока сделали, остальное накладное, даже ладони. Хотя бы цвет глаз свой. В моём кабинете, как видишь, нет зеркала, не хочу любоваться. До красавца усача с упаковки «Принглс» я, честно признаться, недотягиваю. Могло быть гораздо хуже, если бы меня поместили в тело самого Дурново. У него бородища огромная и раздвоенная. Было бы как у актёра из «Золотого телёнка»: носить стыдно, а сбрить жалко. Для полноты картины вообразите Глебатина с косоглазием. Что бы со мной сделали при таком раскладе?
