Дело Дрейфуса | страница 57



Но активное участие широких слоев еврейства в движении дрейфусаров началось тогда же, когда и французы присоединились к нему, – после манифеста Золя. При этом евреи постоянно подчеркивали, что защищают не интересы несправедливо осужденного человека или избиваемых на улице евреев, а в первую очередь Франции, и не выделяются как организованная группа, а принадлежат к различным фракциям дрейфусаров. Активный участник этого движения Леви писал: «Пока речь шла только о Дрейфусе, я считал, что моим долгом было молчать. Дело невинного человека не могло бы выиграть от сплочения евреев, от того, что еврей пришел на помощь еврею, а, скорее, оно проиграло бы. Но вот сейчас, в 1898 году, молчание является трусостью, а протест – долгом»[167].

Французские евреи считали чем-то неприличным подчеркивать антисемитские корни этого дела и выступать в защиту Дрейфуса как пострадавшего еврея, разоблачать провокацию с далеко идущими последствиями. Они все время подчеркивали, что принимают участие в борьбе как французские граждане, защищая священные принципы Французской республики. Рейнак шел еще дальше и говорил: «Это мы защищаем честь армии»[168]. Евреи с удовольствием констатировали, что их в движении дрейфусаров в целом было немного. «Архив Израэлит» писал, что из 34 членов исполкома «Лиги прав человека» только трое были евреями: «Это достаточно указывает, что дело Дрейфуса абсолютно, ни в какой мере не является еврейским, а чисто гуманитарным»[169]. Организации и институты французских евреев также ничего не делали для борьбы с антисемитизмом, как и отдельные граждане. Возглавить французских евреев в их борьбе против антисемитизма должен был раввинат Франции. Но французские раввины показывают величайшую сдержанность перед лицом антисемитских нападок и не принимают практически никакого участия в борьбе за пересмотр. Главный раввин Франции Ц. Кан, как дальний родственник Дрейфуса, с самого начала дела убежден в его невиновности. Но в движении за пересмотр он совершенно не участвует, предпочитая скрытно действовать за кулисами. Главный раввин Франции был французским националистом: «От всего сердца я желаю нашей дорогой Франции, чтобы она не потеряла ни одну из своих славных традиций, которые снискали ей благодарность и любовь всего мира»[170]. В 1897 году он заявил, выступая перед еврейской аудиторией, что антисемитизм ослабел. Как мы знаем, Кан оказался плохим пророком, антисемитизм был на подъеме, но даже дикие погромы не могли подорвать его веру в «дорогую Францию». В 1899 году он утверждал, что Франция скоро проявит свой дух. Во время всех перипетий дела Дрейфуса он твердо хранил веру во Французскую республику и считал, что реабилитация Дрейфуса просто задерживается. Его вера во Францию простиралась так далеко, что даже в самые мрачные для евреев моменты этого дела он считал, что оно может быть полезным для евреев, послужит идее справедливости и национальной терпимости. Основой этой надежды была его вера в «…истинно французский дух – братский дух республики».