.
В конце 1942 года было принято постановление, по которому ссыльным, имеющим профильное образование, разрешалось покинуть колхоз и перебраться в районный центр, в большую деревню Новый Васюган. Я воспринял это так, словно в нашем чудовищном КЦ без ограждений и колючей проволоки открылась невидимая дверь. Вместе с господином Байзером, крепким сорокалетним мужчиной из числа счастливчиков, мы стали собираться в дорогу. На маленькие санки я погрузил весь мой скарб — наполовину пустой чемодан, одеяло, подушку, — и мы отправились в путь. Прощай, Сталинка, место страха и ужаса! Прощай, мама, остающаяся в безмолвной и дикой тайге! Покойся с миром!
Дорога шла вдоль Васюгана, через деревни, лежащие вверх по течению реки; в зависимости от расстояния между ними мы ежедневно проходили по 15–20 километров. С каждым шагом мы удалялись от Сталинки, и это придавало нам сил и мужества. Ночевали у крестьян, и поскольку у господина Байзера были деньги, мы везде находили хороший приют. Названия деревень до сих пор сохранились в моей памяти: Калганак, Черемшанка, Айполово. В общей сложности мы преодолели 150 километров, прежде чем пришли в Новый Васюган.
В то время Новый Васюган был административным центром Васюганского района (сейчас он включен в состав Каргасокского района); здесь находились районный партийный комитет и исполнительный (управленческий) комитет; здесь были аптека, школа, парикмахерская, деревозаготавливающее и деревообрабатывающее предприятия, баня и даже кино. Мы отметились у коменданта — коренастого офицера милиции. Он дал мне направление на предприятие, на вывеске которого было написано «Промкомбинат». Столь высокопарно названное предприятие оказалось столяркой и мастерской по металлу, где инвалиды войны и непригодные к военной службе изготавливали табуретки, скамейки, оконные рамы и прочее. Меня определили на должность нормировщика. Из отсталого колхозника я превратился в классово-сознательного труженика[49]. Это изменение моего социального статуса принесло мне небольшую зарплату и — что было куда важнее — право на хлебный паек (500 граммов). В мои обязанности входило рассчитывать себестоимость и продажную стоимость (отпускные цены) для предприятий, и чтобы я мог быстрее приступить к работе, мне дали доступ к инструкциям и табелям. После жизни в Сталинке, кошмары которой преследуют меня и по сей день, работа на комбинате, где я в тамбуре завода мог сидеть за столом, показалась мне просто райской жизнью — если бы не голод, который мучил меня и здесь. Картошку раздобыть было сложно, других продуктов практически не было, и полкило хлеба не могло утолить ноющий голод. В качестве жилья мне дали пустой полуразрушенный домик на краю деревни. В его единственной комнате стояли кровать, стол, табурет — мне больше и не требовалось. В углу лежала всякая рухлядь, среди которой я нашел осколки зеркала: теперь я мог роскошно бриться.
