Между тем смерть, держа в руках песочные часы[46], стала посещать наш слишком высоко расположенный склеп и тыкать своими костлявыми пальцами то в одного, то в другого. Уже пустовало несколько кроватей. Мы все были завшивлены; не стесняясь, искали у себя вшей и гнид. Но и это занятие вскоре стало утомительным, мы стали просто чесаться; постоянно слышался характерный треск.
В один из дней руководство колхоза для нас, ссыльных, распорядилось затопить колхозную баню. Это была так называемая баня «по-черному»: в низком деревянном срубе без окон, между кирпичами, камнями и кусками железа (все это, очевидно, было привезено издалека) был разведен огонь, на который установили котел с водой. Дымохода не было, и пока горел огонь, дым и угарный газ выходили через открытую дверь. После этого дверь закрывали: баня готова («по-черному» баня называется из-за стен, покрытых сажей.) Когда я увидел там себя голым после нескольких месяцев, я ужаснулся: ноги неестественно далеко располагались друг от друга, из-под обвисшей кожи отчетливо торчали кости. Я мылся (не помню, было ли у меня мыло) наспех, потому что жар был просто отупляющий; очнулся я лежащим на скамье после легкого обморока, набросил на себя одежду (если лохмотья можно назвать одеждой) и пошел «домой». Во второй раз такую баню я посещать не стал.
Наш маленький резерв картошки быстро таял. Когда однажды я в очередной раз принес дрова из близлежащего леса, мама сообщила мне, что фрау К. взяла картошку из нашего мешка. Фрау К., которую я вызвал для беседы, признала свою вину. Только один раз или часто она ее таскала? Об этом я не спрашивал, это было бессмысленно. Довольно грубо я потребовал, чтобы она даже близко не подходила к нашим запасам.
Наряду с заготовкой дров у меня была еще одна обязанность, которая зимой превратилась в настоящую пытку, — доставка воды. Когда мы жили у крестьянки, то черпали воду из ближайшего колодца. Теперь воду приходилось доставать из Ипалин-Игай. У крестьян из соседних домов в заледенелом крутом речном берегу были вырезаны ступеньки, и в своих валенках они проворно карабкались по ним. С обувью у меня была проблема: в своих двух левых ботинках с гладкими подошвами на слабых ногах я не мог удержаться на скользких ступеньках. Я наполнял ведро наполовину и с трудом начинал взбираться наверх, но часто соскальзывал со ступенек и при этом обливался водой — брюки моментально твердели, — спускался опять к реке, наполнял ведро и снова карабкался вверх. О, Сизиф! С третьего, четвертого раза мне, замерзшему и почти окоченевшему, удавалось, наконец, забраться наверх.
