Подсолнух и яблоки | страница 36



— Да, Моисей? — телефонным голосом спросила Уна.

В это мгновение вполне мог бы ударить гром, но вода только монотонно шумела.

— Катерина где там? — хрипло произнес солдат и утерся. — Пусть собирается, надо дальше двигаться.

И посмотрел при этом на меня. Я расправила затекшие ноги, но не вставала.

— Дальше? — я подала голос. Мосс буркнул:

— Ну, не обратно же…

Тут Уна вмешалась:

— Ты видел Симона?

Мосс не отвечал.

Мне не пришло в голову сказать: «До свидания». Уна только чуть подвинулась, освобождая проход. Снаружи в лицо ударила вода. Прощай, благая и странная Уна… прощай!


Тент в джипе протекал, капало мне как раз на колени. Мосс плюхнулся на сиденье, с хрустом повернул ключ.

— Куда теперь, Мосс?

Мосс прилип к педалям, вцепился в рычаги и баранку, — не до разговоров ему было. Чокнутый: в такую погоду, ночью…

— Где ты был? Ты видел Симона?

Джип трясло, дорога почти не просматривалась — но мне показалось, что мы едем выше, в горы, и мне опять стало страшно.

— Мосс?

— Да угомонишься ты, женщина? — прорычал он. — И так не видно тут ни хрена, и ты еще нудишь! Забудь ты о Симоне, все, как будто не было его…

Я думала, что меня уже нельзя больше напугать, но эта холодная решимость — не злость, не гнев, не раздражение — а именно что холодная решимость, как будто Симона действительно никогда не было — она меня просто оглушила.

— Куда мы едем? Да что ты молчишь!

— В Аргентину, — проронил Мосс, и я поняла, что больше спрашивать не о чем.


Мы ехали без дороги несколько часов, наверное. Остановка была в каком-то совершенно заброшенном домишке — не знаю, кто бы тут мог жить, когда мы приехали, халупа была пуста и, кажется, давно покинута. При ней был сарай, Мосс загнал туда машину, и наутро с первым светом мы ушли в горы.


Шли вдвоем, без проводника. Это был поход, о котором и говорить нет сил — лютый холод и редкий воздух, злое солнце и один раз — удивительные звезды, на которые мне не хотелось смотреть и которые казались втрое больше из-за слез, сухая еда, негреющий огонь и довольно много боли — в сбитых ногах, в изодранных пальцах, в растянутых суставах. Мы почти не разговаривали — не до разговоров мне было в этом высоком поднебесном аду, и только когда на другой стороне гор показалось в долине что-то похожее на человеческое жилье — какой-то крошечный поселок, солдат остановился и сказал:

— Аргентина. Ну, как бы сестра, прощай.

— Прощай, Моисей.

— Там миссия, — сказал он, указывая в долину. — Доминиканцы. Они примут. А там сама разберешься.