Гюнтер взял руку Танги и крепко пожал. Он хотел что-то сказать, но голос его не слушался. Наконец он овладел собой.
— Танги, — начал он, — обещай мне…
— Что?
— Обещай делать героические усилия и, что бы ни случилось, каждый день вставать, ходить на работу и за супом; обещай никогда не оставаться в бараке… Даже если меня здесь не будет, даже если тебе станет невыносимо трудно…
Танги делалось все холодней. Глаза у него затуманились. Он не знал, что сказать. Его охватила безмерная усталость. Мертвящая тяжесть легла на его оцепеневшую душу.
— Обещаешь? — настаивал Гюнтер.
— Да.
— Спасибо. — Гюнтер помолчал. — Я хотел еще дать тебе вот это. Храни его хорошенько. Это все, что у меня есть. Я дарю его тебе, потому что это единственная ценная вещь, которая у меня осталась.
Гюнтер вложил в руку Танги маленький золотой медальон на тоненькой цепочке. Танги долго рассматривал его. Затем он проглотил слюну и огляделся вокруг. За что ему ухватиться? За что? Он не мог поверить, что ребенок может так страдать и остаться живым. Наконец он бросился на шею своему другу. Но что сказать? Что мог он ему сказать? Танги не знал. И в то же время он чувствовал потребность говорить, сказать Гюнтеру хоть что-нибудь…
— Гюнтер… Я люблю тебя… Я люблю тебя больше всего на свете. Я был таким гадким все это время. А ты всегда был таким добрым со мной. Но я любил тебя… Только я так боялся умереть, что не мог совладать с собой. Но я тебя люблю. Я ведь еще ребенок. Но я уже такой старый… И знаю, что… Гюнтер! Зачем война? Зачем люди хотят войны?
— Да кто же хочет войны, Танги? Неужели те простые люди, что ходят по улицам? Те, что ничегошеньки не понимают и приходят в восторг от хлестко написанных газетных статей, которые щекочут им нервы? Кто может хотеть войны? Война — это бедствие. Люди кричат: «Идет война! Идет война!» — совсем как в средние века кричали: «Идет чума! Идет чума!» Никто не хочет войны. Но вот она началась, и все склоняются перед ней. Люди раскаиваются в этом, лишь узнав, что такое война, но тогда уже поздно.
Танги не спал. Гюнтер тоже. Крепко держась за руки, они ловили каждый звук в ночной тиши. Барак затих, погруженный во мрак. Их товарищ по тюфяку спал. Он был так худ, что его тело едва вырисовывалось под одеждой и одеялом. Часы текли медленно и неумолимо. Жизнь замерла. Танги не знал, живет ли он. Он задыхался под бременем своей скорби, слишком тяжелой для него, слишком тяжелой для человека. Он не плакал. Он был оглушен болью и не пытался ни понять, ни говорить. Он просто ждал, как люди ждут прихода поезда. Ночь тянулась долго. В бараке было холодно. Танги сидел на тюфяке, закутавшись в одеяло. Он накрылся с головой. Он дрожал. В жуткой тишине он слышал, что зубы у него лязгают, как стекла в бараке, когда пролетают бомбардировщики. Он слышал также, как арестанты храпят и стонут во сне. Но все эти звуки терялись в необъятном молчании осенней ночи.
