В полночь началась тревога. Она длилась минут сорок пять. Заключенные даже не проснулись. Они уже привыкли и к грохоту бомб и к разрывам снарядов ПВО. Сначала барак осветили прожекторы; скрещивая лучи, они искали во мраке добычу. Затем стало светло как днем: самолеты сбросили осветительные ракеты. Издали бомбежка напоминает фейерверк. Это даже красивое зрелище. Танги не шевелился. Он крепче сжал Гюнтеру руку, и тот ответил тем же на этот молчаливый крик отчаяния. Но вот тревога кончилась. Все вновь погрузилось в тишину. Часы таяли минута за минутой; Танги забылся. Вдруг он привскочил со сна. Дверь в барак открылась, и Танги увидел, как из нее высунулись два винтовочных дула. От двери отделились две черные фигуры на черном фоне. Матиас зажег свой фонарик.
Гюнтер не стал его ждать. Он снял с себя одеяло и завернул в него Танги. Затем крепко поцеловал своего друга в лоб и двинулся вперед… Он был смертельно бледен и казался еще выше, чем всегда. Матиас подошел и как будто ничуть не удивился, увидев Гюнтера перед собой. Они пожали друг другу руки.
Другие заключенные тоже вставали. Некоторые бредили в полусне. Танги увидел, как мимо прошел чех и направился к выходу. Кто-то принялся вопить. «Нет, не сегодня! — кричал он. — Не сегодня! Клянусь, завтра я пойду сам! Только не сегодня! Нет!» К нему подошел эсэсовец, и крики прекратились. Дверь снова заперли.
Танги не помнил, как оказался на ногах. Он подошел к окну и прижался носом к покрытому инеем стеклу. То тут, то там появлялись кучки заключенных. Они шли, согнувшись в дугу. Следом за ними шагали солдаты с винтовкой в руке. Они двигались к зданию администрации. Танги узнал высокий силуэт Гюнтера.
— Отдай мне одеяло! Немец оставил его мне! — какой-то заключенный тащил с Танги одеяло, в которое его закутал Гюнтер. Танги не проронил ни слова. Заключенный резко дернул, и медальон, который Танги все еще сжимал в руке, покатился на пол. Заключенный бросился за ним.
— Что это такое?
— Медальон. На память от Гюнтера…
— Значит, он мой. Я его наследник. У меня есть свидетель.
— Он просил меня сохранить его на память о нем. Прошу тебя, ты же знаешь, что он мой… — сказал Танги устало.
— Нет, мой!.. Нет, мой!
Танги вернулся на свой тюфяк. Теперь их осталось на нем всего двое. Занималась заря. Серый свет разливался по бараку. Сирена завыла, возвещая подъем. Громкоговоритель начал передавать первые гимны. Танги вздрогнул и поднялся. Матиас пожал ему руку. Танги поблагодарил. Накопившиеся за ночь мертвецы лежали возле двери. Лагерная печь ожила: тонкая струйка дыма вилась, уходя в небо.
