— Rüssen! Rüssen![11]
Танги хотелось сказать этим мальчишкам, что он не русский и поэтому незачем бросать в него камни. Но потом решил, что, даже если ты русский, это не значит, что тебя следует избивать.
Однажды ребята придумали новый способ преследовать Танги и стали забрасывать его снежками с такой силой, что он несколько раз падал. Эсэсовец и капо хлопали друг друга по спине и хохотали во всю глотку. Поощряемые этим смехом, ребята разошлись еще пуще. Когда Танги попытался подняться на ноги, большой снежок угодил ему прямо в лоб; он снова упал, а ребята со всех сторон осыпали его снежными комьями; они вопили: «Грязная свинья!» Эти слова Танги слышал чаще всего. Он больше не пытался подняться и позволил им насладиться своим торжеством. Он все еще лежал на земле, когда услышал голос женщины, которая вступилась за него. Мальчишки прекратили свою забаву. Танги встал. Он вытряхнул снег из-за ворота и обчистил шинель. В нескольких шагах от него стояла женщина лет пятидесяти, полная, с седыми волосами. На ней было платье в мелких цветочках и темно-синее пальто, а на голове черная шляпа. Она смотрела на Танги добрыми, ласковыми глазами и улыбнулась ему. Танги снял шапку и взглядом поблагодарил ее. У него потеплело на душе. Она что-то спросила у эсэсовца, и тот кивнул головой. Тогда она порылась в корзинке, которую держала в руке, и протянула Танги кусок хлеба и большое яблоко. Танги стоял, не смея приблизиться к ней. Тогда она подошла сама, но он невольно отступал назад, бормоча по-немецки:
— Большое спасибо, уважаемая госпожа, благодарю вас…
Женщина улыбалась. Она все протягивала ему хлеб и говорила:
— Пожалуйста…
Тут вступился эсэсовец и велел Танги взять подарок. Танги снова поблагодарил ее. Он готов был разрыдаться и бросал отчаянные взгляды на капо, который добродушно смотрел на эту сцену. Женщина наклонилась к Танги и погладила его по шишковатой голове.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Танги, уважаемая госпожа.
— Танги? Красивое имя. Сколько тебе лет?
— Десять лет, уважаемая госпожа.
— Десять лет?.. — Она на минуту задумалась. — Ты что, еврей?
— Нет, уважаемая госпожа.
Женщина ушла. Танги все не решался притронуться к тому, что она дала. Он смотрел ей вслед, словно провожая улетающую надежду. Ему хотелось закричать. Сказать ей, что он не виноват, что он не коммунист, не русский и даже не француз. Ему хотелось объяснить ей, что это ошибка, воистину ужасная ошибка.
— Ну, давай ешь то, что она тебе дала! Или ты хочешь, чтобы я отдал это другим?
