— Побеждаешь?
Сергей Булавин, словно в детстве, рубанул напоследок ближайший сорняк, зашвырнул подальше палку и завалился на ковёр из поверженной амброзии, уставившись застывшим взглядом в свинцовое небо.
— Может помочь? — продолжил Вайнштейн и улёгся рядом.
— Давай, — отозвался Сергей.
— Как?
— Не знаю, — пожал плечами Булавин. — Может, повернёшь время вспять, а, Дядя Груша?
— Запросики у тебя!
— Ну, тогда лежи и молчи, советчик.
Мужчины лежали рядом, посреди поросшего амброзией пустыря и смотрели в затянутую саваном серых облаков высь. Сергей достал безвкусную сигарету, раскурил, выпустил в небо струйку сизого дыма и передал цилиндрик с табаком соседу. Дядя Груша затянулся и отдал обратно. Он вновь продумал о снеге. Как было бы хорошо, если бы он пошёл прямо сейчас. Прямо сейчас…
— Знаешь, дядя Груша, мне кажется — моя жизнь, она как хорошая повесть, разжалованная в хреновый рассказ. Я думал, что всё только начинается. Думал — только нашёл то, что всегда было рядом. Просто, я этого не замечал. И тут — на тебе! — хлопнул инженер ладонью о ладонь. — Ни семьи, ни меня. А в скорости, вообще, всё развалится… Я всё изгадил, понимаешь? Я, как эта амброзия, — кивнул он на возвышающиеся у изголовья сорняки, — засираю жизнь, выпиваю из земли все соки.
— Ну, так не будь таким.
— Уже поздно. Я уже здесь. Поздно меняться. Поздно что-то исправлять. Только вот, всё дерьмо с собой забрать не получилось. Вот, что жалко…
— Так подотри… — пространно заметил Вайнштейн. — Или брезгуешь?
— Не брезгую. Просто не могу. Оно там, по ту сторону осталось.
— Ну, что же… Осталось и осталось. Видимо, оно-то тебя здесь и держит. Не даёт покоя. Попробуй всё исправить.
— В мире живых все беды. Я к ним не дотянусь.
— А ты попробуй. Может и дотянешься. Тут, ведь, единой линейки нет. У каждого всё по-своему. Ты, вот, рядом с родными мир живых чувствуешь лучше, а кто-то просто так, от сумасшествия в него приходит. А я, вот, лишь чуть-чуть подглядеть могу. У всех всё по-своему… Если повесть сократилась до рассказа — это ещё не беда. Ведь, даже у рассказа может быть содержательная концовка …
В недавно открывшемся прибрежном кафе посетителей было немного. Можно сказать, практически не было. В зале на сто мест занятыми оказались всего три столика. За одним сидела молодая парочка, явно гулявшая всю ночь и зашедшая в этот утренний час позавтракать в романтической обстановке. За другим развалился хмурый мужик за пятьдесят, нервно перемешивающий пальцем фисташки, грудившиеся горкой на блюдце, и явно ожидающий пока ему принесут пиво, дабы поправить здоровье после вчерашнего. Третий столик занимал Николай Булавин. Состояние у него было примерно такое же, как и у ждущего свой опохмел мужика. Он тоже чувствовал себя, отнюдь, не важнецки, после того, как бездумно напился с соседом Жекой, до такого состояния, что не смог дойти даже до собственного дома. Заказать пива на поправку здоровья, конечно, можно было. Но серьёзные разговоры о серьёзных делах под градусом не ведут. Хотя бы потому, что подвыпивший человек сам по себе выглядит не очень представительно. Тем более, что собеседник был человеком практически непьющим.
