Мальчишка лишь хлюпнул носом, ещё раз рубанул толстый стебель сорняка, который никак не хотел поддаваться деревянному орудию и, опустив руки, повалился на колени.
— Что, никак? — интересовался Григорий.
— Никак, — всхлипнул мальчик и попытался отвернуться, дабы не показывать зарёванное лицо.
— Может, помочь?
— Как?
— Не знаю, — пожал плечами Вайнштейн, — но, я попробую.
Григорий достал из кармана складной перочинный нож, выбросил лезвие и аккуратно разрезал толстый ствол сорняка.
— Держи! — Вайнштейн положил у колен мальчика срезанный куст. — Враг повержен! Победа?
— Победа… — усмехнулся мальчуган. — Дядя Груша, вы никогда не хотели, чтобы ваши родители умерли?
— Что ты такое говоришь, Серёжа? — удивился Вайнштейн столь ошарашивающему вопросу соседского мальчишки.
— Вы ответите?
— Отвечу, — кивнул Григорий. — Думал. И потом корил себя за такие мысли. Мне было — как тебе, наверное. Я сгоряча пожелал смерти. Правда, не родителям, деду. А через два месяца его не стало.
— Это то, чего вы хотели?
— Нет. Это то, чего я не хотел. Тогда я хотел, чтобы не стало меня, а он бы остался жить. Я считал, что виноват.
— Но, это не так?
— Не так, конечно, — печально улыбнулся Вайнштейн. — Знаешь что, никогда не желай того, о чём можешь, когда либо, пожалеть. Особенно близким. Поверь — никогда в жизни у тебя не будет людей, ближе родни по крови. Жена — может быть. Но, половинки находят друг друга не так уж и часто, как это показывают по телевизору и пишут в книжках. А сейчас тебе искать никого не надо. Всё самое родное здесь, рядом. Семья — это одно целое. А смерть — она словно нож, который отрезает ломоть от хлеба. Отрезала и всё! Ломоть — тот же хлеб, только отделённый. Он уже никогда не станет караваем. Уже никогда не будет целым. Понимаешь?
Мальчишка молчал и ронял слезинки на детские свезённые коленки.
— Пойми, — продолжил Вайнштейн, — сейчас тебе кажется, что горя большего, чем твоё — не существует вовсе. Но, это не так. К сожалению, не так… Пойдём, я отведу тебя домой.
Вайнштейн встал и протянул мальчику руку. Тот пару мгновений упрямился, но, всё же, вытянул навстречу детскую ладошку. Вот и теперь, больше тридцати лет спустя, уже после смерти, Вайнштейн наблюдал, как тот же самый соседский Серёжа истово лупит палкой сорняки. Только сейчас Серёжа — взрослый мужчина, а сорняки не полны соком и зелени жизни, а вялые и пожухлые. Вайнштейн, как и тогда, остановился в двух шагах от поля брани.
