— Витя — твой сын! Ты его воспитываешь, ты его отец! И не так важно от кого он! В первую очередь, ему самому. Он видит в тебе отца. Ты не должен…
— Чего я должен и чего не должен — мне решать! Витюша — мой, хоть и от тебя. Мне на это плевать! Плевать на тебя, на то, что ты сделал! Это не по-братски. Значит, ты не считал меня братом. И вот теперь — мы расплачиваемся за то, что ты вдруг передумал… Ты вернулся и привёз с собой проклятье. Проклятье предателя!
— Коля…
— Нет, не надо! — махнул свободной рукой младший брат. — Я тебя понимаю! И даже прощаю. И родители тоже. Вот только, что теперь делать, а, брат? Хотя, это не твоя забота. Покойся с миром и дай мне поспать!
Сергей посмотрел в припухшее, чуть перекошенное лицо долгим печальным взглядом, положил руку на братское плечо. Коля, улыбнулся во сне и, как и мать, совсем недавно, чуть поёрзал, извернувшись, опустил ладонь на то место, где только что была призрачная плоть. Сам же Сергей снова растворился в мире без тепла и красок жизни.
* * *
Вайнштейн, по обыкновению, сидел на лавочке у своего подъезда. Он, как и всегда, когда у него не было компании, собирал в фигурку мелкие камешки. Если бы каждый новый день на возвращал все на круги невесть когда установившегося порядка, весь дворовой асфальт уже давно бы представлял из себя одну большую мозаику. Однако, сколько бы старик не старался — каждое утро дорожки становились чисты, словно белый лист бумаги, лишь с тем различием, что этот лист был сер и растрескавшийся от нещадного хода времени, которое здесь шло по одному ему ведомым законам.
На этот раз Вайнштейн выкладывал розу ветров. Старательно отделял от аккуратной кучки по одному камешку и сдвигал к композиции, подставляя именно в то место, которое подходило для этого лучше всего. В расчёт шёл и размер, и цвет, и форма. Вайнштейн, за годы жизни по эту сторону смерти, стал настоящим художником. Жаль только, похвастаться было не перед кем. Как правило, на одну фигуру уходил целый день. А уже на следующий от неё ничего не оставалось. Однако, старику и не больно-то требовалось хвастать. Он просто получал удовольствие, и этого казалось достаточно. Ведь, здесь удовольствия можно было пересчитать по пальцам.
Мертвец уже выложил центр фигуры и почти закончил один из лучей, как его вдруг обуяло чувство тревоги и необъяснимой боли в груди. Старик засунул руку под пиджак и положил ладонь на то место, где когда-то так яростно билось горячее сердце. Он чувствовал, что надо идти. Не понимал, зачем точно. Просто, знал, что надо. Вайнштейн поднялся, окунул взглядом неоконченную картину и зашагал вдоль дома. Ноги сами несли его. Так было всегда, когда кому-то требовалась помощь. Вайнштейн понял это лишь полгода назад. Понял своё место в этом сером мире. До момента осознания, просто мучился непонятными тревогами, не зная ни причины их возникновения, ни способа от них избавиться.
