— Четырнадцать, — уточнил Толик.
— А ты знаешь, когда ему эти четырнадцать было? — с прищуром покосился на инженера старик. — Вот то-то!
Сергей недоуменно взглянул на юношу. Подумал — парень как парень. Одет, слегка чудно, да и только. Может из бедной семьи или просто вкуса нет…
— Толик, расскажи Сергею, сколько ты здесь, — подначил юнца Вайнштейн.
— Я, кстати, Анатолий, — протянул Толик руку Сергею и как-то виновато съежился — мол, познакомиться, следовало раньше, — фамилия — Осинов.
— Сергей Булавин, — пожал инженер мальчишескую кисть. — Так, как долго ты здесь?
— А какой сейчас год?
— Две тысячи пятнадцатый, — слегка недоумевая, ответил Булавин.
— Тогда получается… — парень на секунду задумался. — Получается — семьдесят два.
— Господи! — ужаснулся Сергей. — Так, когда ж ты умер то? Выходит…
— В сорок третьем, — опередил его подсчёты Толик. — Фашисты… — пожал он худенькими плечами.
* * *
Когда Сергей выбрел обратно на центральную площадь, уже смеркалось, всё вокруг казалось жутким и отталкивающим. Хотя, наверное, не казалось… Наверное, так и было. Просто потому что, в месте, бывшем сосредоточением радости, любви и нежности, сейчас не чувствовалось ничего. Просто бездушный огромный прямоугольник холодного бетона. Сергей любил ходить сюда в молодости, ведь здесь ворковали на лавочках влюблённые, прогуливались трогательные пожилые пары, бегали розовощекие детишки. Тут кипела жизнь, в самых лучших её проявлениях. А теперь ничего этого не стало. Булавину грели душу эти воспоминания и, одновременно, приносили невыносимую тоску. Ведь, он больше никогда не придёт на эту, точнее уже на «ту площадь».
Помнится, именно здесь, будучи десятилетним мальчишкой, он впервые поцеловал девочку. Они спрятались под разлапистой елью, чья зелёная юбка свисала почти до земли. Здесь же познакомились его родители. Он, почему-то, никогда не спрашивал, как именно это произошло, но знал — ключевой момент, без которого не было бы, ни его самого, ни брата, произошёл именно в этом, ныне безжизненном для него месте.
Инженер не стремился пересечь площадь. Просто брел по периметру, пытаясь уловить хоть что-то из того, что окружало его здесь обычно — шелест пластиковых колёс дешёвых самокатов, девичий щебет, молодецкий гогот, стариковское бурчание. Ничего… Ни звуков, ни света. Фонари здесь горели всегда, даже ночью — сейчас единственным светлым пятном в пределах видимости была мутная блямба Луны, укутанная плотными серыми облаками. Даже в окрестных домах, где с наступлением ночи окошки гасли в хаотичном, на первый взгляд, порядке, всегда оставалось хотя бы одно, из которого лился свет. Ныне бетонные коробки стояли абсолютно мёртвыми черными громадинами. Мёртвыми…
