- И каким же вам представляется это самое время через триста-четыреста лет, если уж вы согласились быть его поверенным?
- Отвратительным, - не задумываясь, отвечаю я.
- Отвратительным? - переспрашивает. - Ну да, наверное, вы правы. Так и должно быть. Хотя это, конечно, не имеет никакого отношения к футурологии.
- Никакого, - подтверждаю я.
- Вы знаете, - говорит он еще, - вам не следует особенно обращать внимание на нашего домашнего Фальстафа. Ну, вы понимаете, о ком я говорю. Всего-навсего - мелкий пошляк и продажный писака. В каком-то смысле, заложник и жертва некоего искаженного представления о многообразии проявлений человеческого рода.
Я расхохотался. - Любой из экземпляров вашей коллекции может в одну минуту разрешить все противоречия между ним и мной, или между любыми, подобными нам.
- Вас все-таки тоже иногда достигают скрытые токи прошлого, - отвечает он мне.
- От этого никто не может быть полностью защищенным, - соглашаюсь я, уж если ему хоть иногда являются сны. В этом все же, по-видимому, одна из граней, одно из проявлений всякого принимаемого нами божества. Картины, посылаемые нам, - они вообще концентрированное выражение времени. И одна из сущностей принимаемой нами высшей силы.
- Здесь самое главное, как вы, наверное, знаете, - говорил мой собеседник, энергично вынимая одну саблю из ножен и демонстрируя ее передо мной, - такое соотношение центра тяжести оружия с кривизной клинка, при котором весьма малым делается угол резания. Взгляните-ка, когда у вас в руках такой инструмент, голова всякого вашего противника становится почти что кочаном капусты, насаженным на палку. Удар приобретает максимальную силу. Вам остается принять на веру мои заверения о великолепии стали, из которой изготовлен клинок. - Он с видимым удовольствием щелкнул по клинку ногтем, и оружие в его руках издало чистый искренний упругий металлический звук. Будто натянутая струна. Ритуал мимолетности. Таинства брезгливости. Редкость. Я разглядел искусную гравировку у основания клинка - двух собак с вытянутыми, гибкими, с напряженной стремительностью телами, одна из которых преследовала другую, рукоять сабли очень удобно и плотно укладывалась в руку, будто согревая ее своей уверенной, мужественной тяжестью. - Стрела изгиба 2,24 дюйма, - продолжал хозяин дома, - сабле уже более двухсот пятидесяти лет, имя мастера неизвестно, хотя оно, несомненно, заслуживает быть сохраненным и для нашего времени и для будущих отдаленных времен.
