.
Идея и дело, аффекты и взаимопонимание, образность и интуиция оказываются исключены из мира, которым отныне правит управляемость, высказанность, прозрачность, структурированный комфорт и в конечном счете автоматизированность слова и действия, равно исключающие обе центральные творческие силы мира: живое течение иррационального и холодную жестокость логики.
Жертвой нового мира становится и сексуальность: формально освобожденная, она оказывается в рамках, отделяющих ее от чего бы то ни было, исключающего обмен удовольствием, – единственной безопасной практикой взаимодействия становится контакт людей, ничем не связанных в жизни, но заранее и точно знающих фетиши, предпочтения и пожелания друг друга.
Находящаяся под постоянным воздействием социальной стигмы, сексуальность исключенных, например геев и БДСМ-практиков, превращается в новую норму, принося с собой не эмансипацию, но распространенный на все общество новый полицейский режим взаимной проституции.
«Феминистское движение регулярно пользуется патриархальным инструментарием угнетения, расставляя полицейские границы со стороны грубой силы. В этом есть концептуальный конфликт, ведь метод характеризует систему в целом, а тоталитаризм никогда еще не приводил к счастливому будущему. В ряде отдельных случаев метод "клин клином" используется намеренно, но чаще всего это не рефлексируется. В погоне за безопасным миром и равными правами женщины сами "отрезают себе клитор", лишая себя собственной же силы и играя по давно заведенным мужским правилам. Возможно, это признак отчаяния и чувства бессилия перед патриархальной машиной. Тем не менее остается удивляться ограниченной логике феминистского дискурса, от волны к волне не меняющей подходов к методам ведения борьбы».
Виктория Мирошниченко
Впрочем, даже институционализированной добровольности и согласия новым этикам мало: под вопрос ставится сама категория опыта как личной истории жизни, формирующей и переписывающей нашу личность.
Яркие переживания, столкновения с непривычным и неизвестным, с вызывающим эмоции и переживания, с чем-либо способным отразиться на нашем способе мысли и функционировании психики теперь однозначно трактуются как «травма». Отныне мы не только настойчиво побуждаемся к выбору безопасности, но и находимся под властью, вынуждающей ее выбирать.
Опыт боли и насилия, свободы и сопротивления, неуправляемой любви и открытой войны, радикальной интеллектуальной трансгрессии и альтернативного образа жизни теперь оказываются исключены из жизни и восприятия человека. Судьба проекта «Дау» стала символом войны
