Я поклонился толпе, и она взревела воплями удовольствия и одобрения.
— А ещё я буду помнить, как Нур-Али ещё зимой ушел за подмогой и до сих пор не вернулся. Может, заблудился в степи?
Шутливо спросил я, и толпа захохотала.
— Может, и не заблудился, но я теперь точно знаю, что русский царь на башкир может положиться, а на киргиз-кайсаков — нет. И мне теперь так же, как и вам, обидно, что по вашим исконным землям от речки Ори и до самого Арала бродят не ваши стада.
Толпа угрюмо замолчала. Это было действительно больное место башкир, которые в противостоянии с русской властью растратили много сил и потеряли свои земли. Это была очень свежая рана.
— Я думаю, что надо восстановить справедливость. После моей окончательной победы. После замирения или уничтожения всех моих врагов я верну долг башкирскому народу. Мы вернем ваши земли, заберем их стада и их женщин.
Толпа взревела. Заблестели выдернутые из ножен сабли и даже раздалась пара выстрелов из пистолетов. Никитин дернулся ко мне, но я его остановил жестом. Толпа отбесновалась, и я продолжил:
— Но настоящая победа ещё далеко. Да, Москва наша, но на юге верные Екатерине войска разворачиваются в нашу сторону. На севере, в Петербурге, царица шлет депеши европейским государя, прося о помощи. А потому наша война продолжается. Мне нужно ещё больше воинов вашего народа. Я разрешаю каждому десятому из вас отправиться домой и отвезти добычу. Решите сами между собой, кто поедет. Но через два месяца мне нужно, чтобы вместо каждого уехавшего приехало десять человек.
Митинговал я ещё около часа. Нахваливал храбрость и командирские качества Салавата, осознанно подкрепляя его авторитет. Рассказал кусок плана по захвату городов центральной России, что без кавалерии невозможно. И в целом настроение башкир изменил в нужную мне сторону.
Выплеснув эмоции, разбираться с душегубами я уже передумал. Не царское это дело. Накрутил хвост Подурову с Овчинниковым и отправил их крепить дисциплину в войске. А сам поспешил обратно в Кремль, где меня ждала встреча с Кулибиным.
Разговор мы начали за накрытым столом в трапезной Теремного дворца. Обстановка располагала, и потому начали мы «за жизнь».
— В Москве я, царь-батюшка, уже с месяц как. Со всем своим семейством. Выправил в академии бессрочный отпуск для поправления здоровья и богомолья, да и поехал. По монастырям-то и правда проехались, но все больше тебя на Москве ждали.
Порасспрашивал я и о житье-бытье мастера в Петербурге. Действительно, его угнетала спесь придворных, с которыми приходилось общаться, и высокомерие ученой публики из академии. А ещё больше — страх власть имущих перед любыми новинками, не имеющими аналогов в «благословенной Европе». Что особо проявилось в истории с однопролетным мостом через Неву.
