Колен насторожился, готовый дать отпор. Но аудитория притихла, внимательно слушая Вийона. Гамлиэлю, похоже, даже понравилась такая горячность. Между тем Франсуа продолжал ораторствовать:
— У доброго короля Людовика и так слишком много министров и оружейников. Мы пришли сюда не за алебардами и пушками. И не за пустыми разглагольствованиями!
А за книгами, — добавил он про себя, удивившись этой странности. Только за книгами? Нет, Вийон нисколько не сомневался в силе слова. В типографии Фуста он видел, как работают тяжелые печатные станки, как они, страница за страницей, книга за книгой, без остановки наносят краску, покрывают текстом гладкую поверхность тонкого пергамента. Но он также видел Шартье. Козни епископа заставили Франсуа сомневаться в своей миссии. Какой смысл печатать множество научных и философских трактатов, од и басен, если церковники и правители решают, что мы будем читать, а что нет? А еще — что нам надлежит думать. Вийону это было известно лучше, чем кому бы то ни было. Его собственными стихами то восхищались, то возмущались, и это зависело от того, в каком настроении пребывали сильные мира сего.
И вот теперь, в этом зале, его гневные речи, пожалуй, нравились присутствовавшим и никого не шокировали. Ему казалось, что он выглядит глупо, совсем как некогда в светских салонах, когда его сатиры развлекали придворных, очарованных их лукавством и двусмысленностью. Если бы он сейчас не разгневался, Гамлиэль, наверное, был бы разочарован. Он, похоже, и рассчитывал на эту пылкость и бунтарский дух. А еще на вспыльчивость Колена. Оба француза — ровня охотникам за книгами. Тоже инакомыслящие, как и они. Тоже люди вне закона.
Франсуа уже сожалел, что высказал вслух то, что было у него на сердце. В дальнейшем следовало действовать осторожнее. Ему пока недоставало деталей, чтобы полностью сложилась картина, и он смог нанести удар. Словно внезапно успокоившись, он сел на свое место. Кажется, Колен его понял и тоже больше не выказывал враждебности.
Полагая, что гроза миновала, один из присутствовавших, молодой порывистый парень, попросил слова. Он поклонился пустому креслу главы братства, словно ожидая его одобрения. Но разрешение начать речь дал ему Гамлиэль. Молодой человек говорил быстро и очень громко, как будто присутствовавшие, все старше его по возрасту, были глуховаты. Пожалуй, у него были основания напрягать голос: отец Поль, развалившись на стуле, мирно подремывал с улыбкой на губах. Что утвердило Франсуа во мнении: настоятелю наплевать на весь этот маскарад. Он здесь совсем по другому поводу, о котором Франсуа и не догадывается. Что знает он такого, о чем еще не ведает Вийон?
