В центр зала вышли китайские акробаты. Уведенный за кулисы Франсуа перевел дыхание. Каждый раз он поражался, какое впечатление производит его декламация на самые грубые души. Простые слова, плавные интонации, пленительная музыка, ненавязчивая ритмичность волновали людей сильнее, чем какая-нибудь напыщенная театральная тирада или пламенная речь трибуна. Рондо, вызвавшие гнев судейских, не раз спасали его от виселицы. Церковников они пугали куда сильнее, чем кинжал на его ремне. Вот почему он оттачивал свое поэтическое дарование, как точат лезвие. Но достаточно ли оно остро, чтобы перерезать веревку, до сих пор связывавшую его с Шартье? Чтобы рассечь ткань, сотканную из хитрости и коварства, натянутую от Назарета до Флоренции, — ткань, за которой не видно его истинной судьбы?
Выходя из зала, Франсуа заметил среди гостей знакомый силуэт. Издалека ему не удалось как следует разглядеть черты лица, но человек весьма выделялся из толпы в однообразных восточных одеждах. Пестрые побрякушки, широкая шляпа с плюмажем — это был нелепый наряд итальянского дворянина.
*
На следующий день Колен и Франсуа вновь предстали перед трибуналом. За креслом кади стоял темноглазый мамелюк, заросший волосами, как дикарь. К его шлему была припаяна медная остроконечная пластина, закрывавшая нос и словно делившая надвое взгляд. Воин презрительно разглядывал обвиняемых, измеряя их, как снимающий мерки гробовщик. Когда Колен, в свою очередь, смерил мамелюка взглядом с головы до ног, тот ткнул его саблей прямо в живот. Колен радостно выпрямился, предвкушая хорошую потасовку. Но мамелюк сдержался. Больше всего его раздражала наглая ухмылка второго француза. Из-под нелепой треуголки он так дерзко разглядывал стражника, что тот начал терять самообладание. Судя по всему, негодяя было не удивить ни видом вооруженного воина, ни одеяниями судей. И он их явно не боялся, раз держался так вызывающе перед представителем халифа.
А вот кади на сей раз вел себя довольно любезно. Франсуа было знакомо такое выражение лица: снисходительное, даже доброжелательное. Оно, как ни странно, нередко встречается у тех, кто держит в своих руках чужую жизнь или смерть. Как и во время первого судебного заседания, прежде чем поднять голову и заговорить, судья долго и внимательно рассматривал лежавшие перед ним документы. Ткнув пальцем в один из параграфов, он показал его воину, тот кивнул головой в знак согласия.
— Неверный, ты хорошо дрался.
