Профессор проводил гостей до ворот Академии. Появился вчерашний студент, бодрый и проворный, смерил монахов взглядом с ног до головы.
— Проводи наших славных гостей во дворец. Люди герцога ожидают их, чтобы отправить в Рим.
Паломники пустились в путь. Франсуа, задрав голову, шел позади Авиафара и проводника: он с восхищением рассматривал балконы в цветах, статуи на фасадах, фрески, украшавшие фронтоны. Так прогуливается беззаботный прохожий. Сделав несколько шагов, он остановился: заскорузлый край свитка торчал из котомки. Он засунул его обратно, рассохшаяся бумага хрустнула. Трамбуя кусок старой кожи, отчего на котомке вздулся холст, он был похож на нищего, который стыдливо прячет свои лохмотья. Фичино издали наблюдал за ним: проделки монаха не могли ввести его в заблуждение. А лукавая усмешка брата Бенуа, которую он успел заметить перед тем, как тот свернул за угол, окончательно поколебала доверие ученого.
Павел II величественно прошествовал через весь зал. При его приближении кардиналы склоняли головы. Их сутаны колыхались пурпурными волнами, по которым его белоснежная сутана плыла, словно парус. Святой отец ступал по ковру, ведущему к возвышению. Архиепископ Анджело стоял у колонны бокового нефа. Он вытянул шею, стараясь разглядеть, что происходит в глубине зала, там, где находились знатные гости. Пьеро ди Козимо де Медичи среди них не было, своим отсутствием он демонстрировал неодобрение происходящего. В сущности, папа связал ему руки. Здесь его представлял сын, Лоренцо Великолепный, более тонкий и умный, более дипломатичный. Молодой вельможа был одет в блестящий камзол, золотая и серебряная парча сверкала и переливалась в свете витражей. Он сидел с прямой спиной, высоко поднятой головой, всем своим видом — выражением лица, яркой внешностью, вызывающей роскошью наряда — демонстрируя презрение к этому строгому залу. Два сопровождавших его монаха сидели позади. Их нечеткие силуэты едва вырисовывались в глубине, чуть наискосок, словно это были тени блестящего аристократа. На коленях у одного из них лежала заплатанная котомка. Она все еще была набита пергаментом, служившим упаковкой. Его желтые смятые края все время вылезали из котомки, жесткие, словно свиная шкура, с пятнами плесени, лоснящиеся, изъеденные временем. Бедный монах пытался затолкать их обратно, будто стыдился этого убожества. Но непокорная кожа опять разворачивалась и лезла наружу, смущая его все больше. Анджело с задумчивым видом наблюдал за этим человеком. Его сандалии были покрыты пылью, плащ выцвел на солнце. Но во взгляде сияла гордость. Возможно, это был единственный набожный человек среди присутствовавших.
