Ни слова не сказав, Эйден взобрался на перила балкона и выпрямился, едва сохраняя баланс.
— Что ты делаешь? Здесь слишком высоко. Спускайся! Ты…
Он шагнул вперед.
Она взвизгнула и перегнулась через перила, сердце остановилось, когда она увидела, как он падает… падает… приземляется. Он не шлепнулся и не свалился.
Он просто развернулся и пошел со двора с плавным изяществом и смертоносной решимостью.
Виктория делала раньше то же самой тысячи раз. Вероятно, поэтому она без лишних раздумий последовала за ним.
— Эйден, стой!
Холодный, жгучий воздух разметал волосы и мантию.
Уже падая на плоскую, твердую поверхность, он вспомнила о своей новой человеческой коже. Она взмахнула руками, пытаясь забраться обратно, но было уже поздно. Она… ударилась.
Колени задрожали от удара, и она рухнула, впечатавшись в одну из металлических решеток диска. От удара из легких вышибло воздух. Но что еще хуже, она вывихнула плечо, и боль чуть не убила ее. Несколько часов — а может, только минут — она лежала и не двигалась, дрожа от холода и шока, слезы обжигали глаза и скапливались на ресницах.
— Дура, дура, дура, — стуча зубами, повторяла она.
Хоть солнце скрылось за тучами и воздух, казалось, загустел от мороза, кожу начало покалывать, как будто она достигла вампирской старости и сгорала.
Что с ней такое? Кроме того, что с ней было в последнее время?
Гулко прозвучали шаги, и неожиданно она учуяла запах Эйдена.
Этот невероятный аромат… она принюхалась и нахмурилась. Он пах иначе.
Все так же потрясающе, но по-другому. Знакомо. Как сандаловое и хвойное деревья. Как древняя мистика с холодным и ясным сознанием, но теперь с нотками того запаха, которым пахла та человеческая девчонка.
«Я не буду ревновать».
Виктория открыла глаза, не понимая, когда успела их закрыть. Эйден склонился над ней, освещенный прорвавшимися сквозь тучи лучами света. Его лицо, как и прежде, ничего не выражало. Темные волосы упали на глаза — поразительно фиолетового цвета.
Сколько она его знала, у него были золотистые, зеленые, карие, голубые и черные глаза, но до пещеры не были фиолетовыми.
Когда он потянулся к ней, она решила, что он хочет ей помочь, и слабо, бесцветно улыбнулась.
— Спасибо.
— Я бы не благодарил на твоем месте. — Он ухватился за ее плечо, и резкая боль пронзила ее.
— Что ты…
Он вправил ей кость, и вот тут она узнала, что значит настоящая боль. Крик вырвался из самой глубины ее тела. Птицы улетели, вероятно, отчаянно желая спастись от чудовищного, пронзительного звука.
