Доктор, молча кивнув хозяину и настороженно обведя взглядом прочую публику — увидев раненого, решительно направился к нему. Некрасов быстро подставил пану Михальчику стул — тот лишь едва заметно кивнул, и, указав на перевязанный живот лейтенант, сухо бросил:
— Toto musí byť odstránené.[49]
Савушкин приказал снайперу:
— Витя, сними повязку!
Некрасов живо размотал бинт, постаравшись как можно более деликатно отодрать присохший к ране кровавый ком ваты. Лейтенант застонал — доктор тут же наклонился к ране.
Несколько минут, пока пан Михальчик молча изучал ситуацию — в доме висела тишина. Наконец, доктор поднял голову и, тяжело вздохнув, произнёс:
— Guľka musí byť okamžite odstránená.[50]
Савушкин, обращаясь к хозяину дома, спросил:
— Пан Пастуха, он может это сделать прямо тут? — Мельник перевёл вопрос доктору. Тот, покачав головой, ответил:
— Nežiaduce. Nemáme však čas. Potrebujeme čisté uteráky, horúcu vodu, svetlo.[51]
Неожиданно Савушкин понял, что понимает доктора без переводчика. И приказал своим:
— Хлопцы, живо мостырим операционную, тащим горячую воду, полотенца. Пан Пастуха, — обратился он к хозяину, — Выдайте ребятам всё, что велит доктор, и включите свет.
Через несколько минут импровизированная операционная была готова, Костенко вызвался быть ассистентом доктора, мотивируя это тем, что в мае прошлого года зашивал живот командиру вообще без всяких докторов — Савушкин с этим согласился.
Хирург, набрав в шприц жидкость из трех ампул — объяснил Савушкину, интуитивно поняв, что он тут главный:
— Nevyžaduje sa celková anestézia. Guľka nie je hlboká. Urobme lokálnu anestéziu. — Капитан молча кивнул. Тут его полномочия командира заканчивались — главным действующим лицом становился хирург….
После укола и врач, и Костенко отправились в ванную, тщательно, несколько раз вымыли руки с мылом, одели перчатки и повязки на лицо — и уже в таком виде вернулись в гостиную, к раненому. Разведчики уважительно расступились — оставаясь, впрочем, поблизости от операционного стола.
Операция заняла минут сорок — доктор аккуратно вскрыл брюшную полость, жестом велев старшине убрать лишнюю кровь, пальцами вошёл в кишечник, несколько раз приказал Костенко подать инструменты — и, наконец, извлёк пулю, продемонстрировав её публике; затем долго копался в кишках, что-то зашивал, что-то резал, какие-то ошмётки кровавой плоти выбрасывал в услужливо подставляемый радистом поддон — и, несколькими ловкими стежками заштопав живот лейтенанта, выдохнул:
