В воскресенье мать-старушка | страница 4



Отец дочку родную убил, -

запел Ганя. И славно так запел, с душой.

-- Это мы знаем, слышали, -- остановили его.

Ганя растерялся.

-- А чего же тогда?

Тут эти трое негромко заспорили: один говорил, что надо писать все, двое ему возражали: зачем?

Ганя напряженно слушал и все "смотрел" туда куда-то, где он, наверно, видел другое -- когда слушали его и не спо-рили, слушали и плакали.

-- А вот вы говорили -- тюремные. Ну-ка тюремные.

Ганя поставил гармонь рядом с собой. Закурил.

-- Тюрьма -- это плохое дело, -- сказал он. -- Не приведи Господи. Зачем вам?

-- Почему же?!

-- Нет, люди хорошие, -- будет. Попели, поиграли -- и будет. -- И опять жестокая строптивость сковала лицо.

-- Ну просют же люди! -- встряла Матрена. -- Чего ты кобенисся-то?

-- Закрой! -- строго сказал ей Ганя.

-- Ишак, -- сказала Матрена и ушла в огород.

-- Вы обиделись на нас? -- спросили городские.

-- Пошто? -- изумился Ганя. -- Нет. За что же? Каких пе-сен вам надо, я их не знаю. Только и делов.

Городские собрали свои чемоданчики, поблагодарили Ганю, дали три рубля и ушли.

Егор Анашкин перешагнул через низенький плетень, подсел к Гане.

-- А чего, правда, заартачился-то? -- поинтересовался он. -- Спел ба, может, больше бы дали.

-- Свиней-то вырастил? -- спросил Ганя после некоторо-го молчания.

-- Вырастил, -- вздохнул Егор. -- Теперь не знаю, куда с имя деваться, черт бы их надавал. Сдуру тада -- разрешили: давай по пять штук! А куда теперь? На базар -- там без меня навалом, не один я такой...

Егор закурил и задумался.

-- Эх ты, поросятинка! -- вдруг весело сказал Ганя. -- На-ка трешку-то -- сходи возьми бутылочку. За здоровье свинок твоих... и чтоб не кручинился ты -- выпьем.