-- Вот и записывайтесь туда, -- сказал Ганя. -- А мне и тут хорошо. А этой... моей... передайте: если она ишо по сельсоветам бегать будет, я ей ноги переломаю.
-- Почему вы так?
-- Как?
-- Вам же лучше хотят...
-- А я не хочу! Вот мне хотят, а я не хочу! Такой я... губо-шлеп уродился, что себе добра не хочу. Вы мне пензию плотите -- спасибо. Больше мне ничего от вас не надо. Чего мне в тем обчестве делать? Чулки вязать да радиво слушать?.. Спасибо. Передайте им всем там от меня низкий поклон.
... Один только раз встрепенулся Ганя душой, оживился, помолодел даже...
Приехали из города какие-то люди -- трое, спросили:
-- Здесь живет Гаврила Романыч Козлов?
Ганя насторожился.
-- А зачем? В обчество звать?
-- В какое общество?.. Вы песен много знаете, нам ска-зали...
-- Ну так?
-- Нам бы хотелось послушать. И кое-что записать...
-- А зачем? -- пытал Ганя.
-- Мы собираем народные песни. Записываем. Песни не должны умирать...
Догадался же тот городской человек сказать такие слова!.. Ганя встал, заморгал пустыми глазами... Хотел унять слезы, а они текли, ему было стыдно перед людьми, он хмурился и покашливал и долго не мог ничего сказать.
-- Вы споете нам?
-- Спою.
Вышли на крыльцо. Ганя сел на приступку, опять долго устраивал гармонь на коленях, прилаживал поудобней ре-мень на плече. И опять "смотрел" куда-то далеко-далеко, и опять лицо его было торжественное и умное. И скорбное, и прекрасное.
Был золотой день бабьего лета, было тепло и покойно на земле. Никто в деревне не знал, что сегодня, в этот ясный по-гожий день, когда торопились рубить капусту, ссыпать в ямы картошку, пока она сухая, сжигать на огородах ботву, пока она тоже сухая, никто в этот будничный, рабочий день не знал, что у Гаврилы Романыча Козлова сегодня -- праздник.
Пришла с огорода Матрена.
Навалился на плетень соседский мужик, Егор Анашкин... С интересом разглядывали городских, которые разложили на крыльце какие-то кружочки, навострились с блокнотами -- приготовились слушать Ганю.
-- Сперва жалобные или тюремные? -- спросил Ганя.
-- Любые.
И Ганя запел... Ах, как он пел! Сперва спел про безноженьку. Подождал, что скажут. Ждал напряженно и "смот-рел" вдаль.
-- А что-нибудь такое... построже... Нет, это тоже хоро-шая! Но... что-нибудь -- где горе настоящее...
-- Да рази ж это не горе -- без ног-то? -- удивился Ганя.
-- Горе, горе, -- согласились. -- Словом, пойте, какие хо-тите.
Как на кладбище
Митрофановском
