Но если ты, вопя,
На труп безмолвный сына
Бросишься в слезах,
Срывая с тела своего одежду
И обнажая груди,
Что дали жизнь ему и мысль, и силу,
И если безразличными глазами
Посмотрит смерть на то,
Что было для тебя отрадой жизни всей,
На то дитя, которое убито
Среди колосьев на твоих полях,
На виноградниках, тобой взращенных,
И между тех садов,
Где ты, струями пота истекая,
Трудилась, и сажала, и растила, —
Так знай же, мать, и ты виновна в том.
Да, да, и ты!
Во всем подлунном мире,
Под равнодушным сводом голубых небес
Вооружен весь мир,
И брат на брата встал,
С корнями вырывая все живое
Из сердца исстрадавшейся земли,
А ты молчишь?
Твоя душа исхлестана бичами смерти,
А ты замкнулась в немоте?
Зачать сумела, выносить его,
Взрастить и выкормить,
Но защитить твою же плоть и кровь
Бессильна ты?!
О мать!
Твой голос громче орудийных голосов,
А руки тверже и сильнее стали,
Так взвей же белый флаг над головою мира!
Руками, что качают колыбель,
Всем телом, знающим любовь и материнство,
Дорогу паровозам прегради,
Вцепись ногтями в страшные колеса,
Везущие в кровавый ад сынов твоих,
И крикни:
— Люди, люди!
Довольно крови и вражды!
Зажгите солнце братства над собой!
Мы братья, все мы братья!
Не для убийства мы рождаем вас,
Но если вы своими же руками
Жизнь праведную будете казнить,
Мы перестанем эту жизнь творить!
