Пароход «La Belle Riviere»[6], вполне достойный той прекрасной реки, в честь которой он был назван, весело скользил вниз по течению. Над ним сияло голубое небо, на его корме развевался полосато-звездный флаг Америки, по его палубе, наслаждаясь чудесной погодой, разгуливали расфранченные леди и джентльмены. Все пассажиры чувствовали себя прекрасно, все были оживлены — все, кроме рабов Гейли, которые вместе с прочим грузом поместились на нижней палубе и, видимо, не ценя предоставленных им удобств, сидели тесным кружком и тихо разговаривали.
— Ну как, молодцы? — сказал Гейли, подходя к ним. — Надеюсь, вы тут развлекаетесь, чувствуете себя неплохо? Кукситься я вам не позволю. Гляди веселей! Нет, в самом деле! Будьте со мной по-хорошему, и я у вас в долгу не останусь.
«Молодцы» хором ответили ему неизменным «да, хозяин», которое уже много лет не сходит с уст несчастных сынов Африки. Впрочем, вид у них был довольно унылый. Как это ни странно, они любили своих жен и детей, матерей и сестер, тосковали о потерянных семьях, и хотя «пленившие их требовали от них веселия», глядеть веселей им было не так-то легко.
— Моя жена, бедная, и не знает, что со мной случилось, — сказал один из этих «молодцов» (обозначенный в списке как «Джон — 30 лет»), кладя Тому на колено свою закованную руку.
— Где она живет? — спросил Том.
— Неподалеку отсюда, у хозяина одной гостиницы, — ответил Джон и добавил: — Хоть бы разок ее повидать, пока жив!
Бедный Джон! Его желание было вполне искренне, и заплакал он при этих словах так же искренне, как мог бы заплакать белый человек. Том тяжело вздохнул и попробовал утешить несчастного, насколько это было в его силах.
А наверху, в салоне, царили мир и уют. Там сидели отцы и матери, мужья и жены. Веселые, нарядные, как бабочки, дети резвились между ними.
— Мама, знаешь, — крикнул мальчик, только что прибежавший снизу, — на нашем пароходе едет работорговец, везет негров!
— Несчастные! — вздохнула мать не то горько, не то с возмущением.
— О чем это вы? — спросила ее другая леди.
— На нижней палубе едут невольники, — ответила мать мальчика.
— И они все закованы, — сказал ее сын.
— Какое позорное зрелище для нашей страны! — воскликнула третья леди.
— А мне кажется, о рабстве можно многое сказать и за и против, — вступила в разговор изящно одетая женщина, сидевшая с рукодельем у открытых дверей своей каюты. Ее дочка и сын играли тут же. — Я была на Юге, и, доложу вам, неграм там прекрасно живется. Вряд ли они могли бы так хорошо жить на свободе.
