Что же касается Тома, то он повторял мысленно слова из одной старинной, вышедшей из моды книги: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего… Посему и бог не стыдится их, называя себя их богом, ибо он приготовил им град». Эти слова из древней книги, особенно полюбившейся «людям темным, невежественным», спокон веков какой-то непостижимой властью покоряют бедные, простые сердца, подобные сердцу Тома. Они волнуют душу, и из глубин ее, где царит лишь мрак отчаяния, словно в ответ на трубный глас, встает сила, мужество и ликование духа.
Работорговец вынул из кармана пачку газет и с интересом принялся изучать объявления. Грамотей Гейли был небольшой, и когда ему приходилось читать, он бормотал слова нараспев, точно проверяя, не обманывает ли его зрение. И сейчас он медленно, по слогам, разбирал следующее:
«ПРОДАЖА С ТОРГОВ! НЕГРЫ!
По судебному решению, во вторник, 20 февраля, в городе Вашингтоне, штат Кентукки, у здания суда будут продаваться негры: Агарь — 60 лет; Джон — 30 лет; Бен — 21 год; Саул — 25 лет; Альберт — 14 лет. Торги назначены для удовлетворения кредиторов и наследников мистера Джесса Блетчфорда, эсквайра.
Судебные исполнители:
Сэмюэл Моррис,
Томас Флинт».
— Этих не мешает посмотреть, — сказал Гейли, обращаясь к Тому за неимением других собеседников. — Я, видишь ли, хочу подобрать хорошую партию. У тебя будет приятная компания, Том. Значит, первым долгом поедем в Вашингтон. Я займусь там делами, а тебя на это время отправлю в тюрьму.
Том покорно выслушал это приятное известие и только подумал: «У этих обреченных людей, вероятно, тоже есть жены и дети, и они не меньше меня горюют, разлучившись с ними». Надо сказать также, что брошенные мимоходом слова Гейли о тюрьме никак не могли произвести отрадное впечатление на Тома, который всегда гордился своей честностью! Да! Мы не можем не сознаться, что бедняга Том был горд своей честностью, ибо ничем другим ему не приходилось гордиться. Вот если бы он принадлежал к высшим кругам общества, тогда его гордость нашла бы для себя больше пищи. Как бы то ни было, день прошел, и вечер застал Тома и Гейли в Вашингтоне, где они с удобством устроились на ночлег — один в гостинице, другой в тюрьме.
На следующее утро, часам к одиннадцати, у здания суда собралась пестрая толпа. В ожидании торгов люди — каждый сообразно своим вкусам и склонностям — курили, жевали табак, поплевывали направо и налево, бранились, беседовали. Негры, выставленные на продажу, сидели в стороне и негромко переговаривались между собой. Женщина, по имени Агарь, была типичная африканка. Изнурительный труд и болезни, по-видимому, состарили ее раньше времени. Она почти ничего не видела, руки и ноги у нее были скрючены ревматизмом. Рядом с этой старухой стоял ее сын Альберт — смышленый на вид мальчик четырнадцати лет. Он единственный остался от большой когда-то семьи, членов которой одного за другим продали на Юг. Мать цеплялась за сына дрожащими руками и с трепетом взирала на тех, кто подходил осматривать его.
