Молодожены проводили медовый месяц на своей богатой вилле у озера Поншартрен, в кругу светских друзей. И вот в один прекрасный день Огюстен получил письмо, адрес на котором был написан слишком хорошо знакомой ему рукой. Слуга подал письмо, когда в столовой, полной гостей, велась оживленная, сверкающая блестками остроумия беседа. При виде этого почерка Огюстен побледнел, но как ни в чем не бывало, закончил шутливую словесную дуэль с дамой, сидевшей напротив него, и только потом незаметно покинул общество. У себя в комнате он вскрыл конверт и прочитал письмо, которое, собственно, уже не стоило читать. Писала она. Это была длинная повесть о том, как притеснял ее опекун, стараясь выдать за своего сына, о том, что она вдруг перестала получать письма от Огюстена, но продолжала писать ему сама до тех пор, пока и сердце к ней не закралось сомнение; что все эти тревоги подорвали ее здоровье и что в конце концов она поняла, как обманули их обоих. Письмо заканчивалось словами благодарности, надеждами на будущее и клятвами в вечной любви, и это убило несчастного молодого человека. Он ответил ей немедленно:
«Я получил Ваше письмо, но оно пришло слишком поздно. Я поверил всему. Надо ли говорить о мере моего отчаяния! Я женат, и теперь все кончено. Нам осталось одно — забыть друг друга».
Так ушла мечта и романтика из жизни Огюстена Сен-Клера. Но действительность осталась — действительность, похожая на покрытый вязкой тиной пустынный берег, когда голубые полны отхлынут от него, унеся вдаль легко скользящие лодки, белокрылые корабли, мелодичные всплески весел в воде, а он лежит плоский, грязный, безлюдный.
Разумеется, в романах у героя в таких случаях разбивается сердце, он умирает, — и всему приходит конец, надо сказать, весьма кстати. Но мы-то ведь не умираем, утрачивая то, что составляло смысл нашей жизни! У человека столько важных дел! Надо пить, есть, одеваться, гулять, ходить в гости, заниматься куплей-продажей, читать, разговаривать — одним словом, делать все то, из чего складывается наша повседневность. Так было и с Огюстеном. Будь Мари Сен-Клер настоящим человеком, она еще могла бы помочь ему — как может помочь женщина; могла бы связать нити, когда-то привязывавшие его к жизни, и сплести их в новый пестрый узор. Но Мари даже не замечала, что эти нити порваны. Как уже говорилось выше, у нее не было ничего, кроме прекрасной фигуры, больших карих глаз и ста тысяч приданого, а эти качества отнюдь не способствуют уходу за страждущей душой.
