Он молчал.
— Она искала его, а он исчезал или просил сказать, что его нет, и другим людям тоже, то есть не то чтобы он именно ей просил это сказать, но я чувствовала, что между ними теперь не то, что было раньше, как будто он уклонялся от встреч с ней.
Рахель чувствовала, что уже не может остановиться. Она месяцами наблюдала за этими тремя, слышала разговоры о них с первых дней своей учебы в университете и почти ни с кем об этом не говорила, все впечатления оставались в ней, и теперь появился импульс с кем-то поделиться — взглянуть на это со стороны. Она говорила и сама себе не верила. Зачем она все это ему рассказывает? Разве что из желания понравиться, приблизиться к нему? Она хотела, чтоб он притронулся к ней, чтобы улыбнулся ей, его улыбка побуждала ее говорить еще и еще.
«А может, это ему действительно нужно, — подумала она, — может, ему интересны результаты моих длительных ежедневных наблюдений за людьми; может, он оценил мою способность вникать во все детали?..»
— Почему вы думаете, что доктор Шай знал об этом?
— Во-первых, все полагали, что он знает, и он так преклонялся перед Тирошем. И он, то есть Тувье Шай, не дурак и не слепой, и все видели, и он был у нас в комнате не раз, когда его жена разыскивала Тироша по телефону. Они этого не скрывали. И в этом было что-то пугающее. Я не понимала, почему он, ну, доктор Шай, оставался с ней, то есть почему он с ней не развелся.
Зазвонил телефон, собеседник поднял трубку.
Когда он начал говорить, выражение его лица изменилось. Та мягкость, с какой он говорил с ней, исчезла, он слушал напряженно и быстро записывал что-то на лежавшем перед ним листе. Все это время он не сводил с нее глаз, и она осмелилась тоже взглянуть ему прямо в глаза.
— С двух до шести? — сказал он в трубку совершенно другим, жестким голосом. — Ладно, я перезвоню попозже.
Он положил трубку и зажег сигарету.
Затем стал спрашивать ее об Идо Додае.
— Он был симпатичный парень, — отвечала Рахель, — даже Адина его любила. Но он себя слишком серьезно воспринимал в профессиональном смысле, будто считал, что всегда все делает правильно и никогда не ошибается. И все же все его ценили и любили.
— АТирош?
— Додая? Я думаю, что и он его ценил, относился к нему тепло и в то же время с некоторым презрением, с насмешкой. Ну, не с насмешкой, но немного подшучивал над его серьезностью, над тем, что Идо все дважды проверял. Но Тирош и хвалил Додая.
— Тирош тоже занимался подводным плаванием?
