— Погоди, ты не думаешь, что стоит пригласить кого-то из них на допрос уже сегодня? Того, кто видел его последним, к примеру.
— Сейчас шесть тридцать, а я еще хочу кого-то застать в Эйлате. Какой смысл начинать допросы сегодня, когда нет ответа от патологоанатома, не поговорили с экспертами, нет отчета о его доме? С другой стороны…
Михаэль спросил по рации, закончены ли поиски в Эйлате. Лишь через несколько минут диспетчер ответил:
— Нет, не закончены.
— Ладно, — вздохнул Эли, — подождем отчета экспертов и патологоанатома. Ты всегда медлишь поначалу. И мне каждый раз тяжело к этому привыкнуть. Я знаю, знаю. Надо сперва вникнуть во все подробности, познакомиться с людьми — таковы твои правила. Я надеюсь, что патологоанатом «вдохновит» нас, не хотелось бы застревать на первом этапе. Ну так поговорить с Цилей?
— Почему бы офицеру отдела кадров не поговорить с ней?
— Если ты ее боишься, так я себе спокойно буду спать, но я думал, ты знаешь, чем можно ее соблазнить.
Михаэль молча улыбнулся. Лишь через пять лет совместной работы Эли открыто намекнул на интимные отношения, связавшие его с Цилей.
Было уже семь вечера, когда Михаэль поставил машину в районе Емин Моше, рядом с «рено-4» Белилати и машиной экспертного отдела. Они вышли. Эли глянул в бумажку с адресом:
— Посмотрим, где это.
Михаэль огляделся и сказал:
— Знаешь стихи Амихая о Емин Моше?
Эли отрицательно качнул головой.
— Они начинаются строкой: «В Емин Моше рука любимой была в моей руке». Что скажешь?
Эли посмотрел на него долгим взглядом, помолчал, затем ответил:
— «В Керем Авраам сад моей жены был в моем кармане».
Михаэль громко рассмеялся.
— И хамсин кончился, — сказал Эли, спускаясь по широкой лестнице в глубь застройки.
Хамсин кончился, растворился, как утренний туман. Внезапные порывы ветра принесли с собой запахи цветов.
Михаэль нерешительно спускался по широкой лестнице в глубь шикарного романтического района, где жили деятели искусств и другие уважаемые люди. Он остановился у Центра музыки, откуда Эли Бехер — он шел впереди — уже махал ему, нарушив тишину возгласом: «Это здесь!»
Михаэль смотрел на окружающие дома, ухоженные садики, на вывески «Художественная галерея», и ему стало интересно, как же выглядит дом Тироша.
В дом вели темные железные ворота. Никакого садика при доме не было. Лишь несколько кустов роз и три скульптуры выделялись на белом щебне.
— Даже садика у него нет, — громко сказал Михаэль. Эли не ответил. Он открыл калитку с табличкой из армянской керамики на английском, иврите и арабском: «Тирош». Скрипнула тяжелая темно-коричневая деревянная дверь, которая открывалась в большой сводчатый зал. Сводчатые окна выходили на долину Гай бен Геном.
