«Пока что, — говорил он себе, — ничего особенного не происходит. Я всегда дрожу и волнуюсь, когда встречаю женщину, которую хочу».
Это была та самая «радость покорения», которая пробуждалась в нем десятки раз.
С концерта они сбежали перед тем, как подали вино, сразу же после его окончания. Он привел ее в свою квартиру — тогда он жил в районе Ромема, еще раньше прояснив то, что она называла «обстоятельствами жизни». Она прямо спросила — почему он не приглашает ее к себе. Она знает наверняка, сказала Майя, что он ее хочет.
— Ты замужем? — спросил он, глядя на золотой блеск кольца. Она подтвердила, но от объяснений уклонилась.
В тот же вечер она заявила, что ее семейная жизнь не имеет никакого отношения к происходящему, и Михаэль не стал ее расспрашивать.
— Тебе это должно быть удобно и ничем не грозит, — сказала она, и смех, сопровождавший эти слова, смягчил агрессивность тона.
Она ушла от него поздно ночью, о следующей встрече они не договорились, но ее лицо осветилось радостной улыбкой, многообещающей и полной уверенности. Когда она на следующий день позвонила, он даже не знал, откуда она взяла его телефон.
Майя сидела в голубом кресле, поджав ноги. Она не изменила позы, Михаэль смотрел на ее округлые колени, хотел прикоснуться к ней, но не осмеливался. Он думал о словах Цили в ресторане Меира — о том, что он умеет раскрывать тайны только «на месте происшествия», что в реальной жизни он достаточно наивен и такого рода способности у него отсутствуют.
— Тебе нечего сказать? Вообще? — спросила она.
В жестком тоне ее голоса Михаэль услышал слезы и сказал, что он не знает, какими словами можно выразить сложный комплекс оглушивших его чувств.
— Я удивляюсь, — медленно проговорил он, — неужели разрыв между нами тебе поможет? И я спрашиваю себя — чем могу сам тебе помочь. Но главное, о чем я думаю, — что ты в течение всех этих семи лет скрывала это от меня. Я полагал, что мы близки, а теперь выясняется, что у тебя есть такая страшная тайна…
Михаэль замолчал и подумал, насколько же наивным было его представление о ее гармоничной «светской жизни», о ее почтенном серьезном муже, — но ничего не сказал.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
После долгого молчания он ответил:
— Если между нами есть «отношения», как ты это называешь, так неужели я ничего не могу для тебя сделать, кроме как разорвать эти отношения?
— Но ведь это лишь на время! — сказала она в отчаянии.
Михаэль подумал: рассеянный склероз может длиться и двадцать лет, но опять промолчал.
