Амнуэль Шорер допил пиво, вытер губы:
— Когда Тирош распрощался с Рухамой Шай?
— В четверг утром. Ее отпечатки пальцев найдены в его кабинете на столе. Ему даже не хватило терпения повременить с этой встречей, назначив ее в другом месте.
— Может, он боялся сцен с ее стороны?
— Если бы ты ее видел, то понял бы, что она не способна устраивать сцены.
— А как с этими баллонами, — спросил Амнуэль Шорер, — ты еще не выяснил, где можно достать угарный газ?
— Выяснил. В любой химической лаборатории, в лаборатории физики университета. Можно даже заказать на дом у агентов по торговле химикалиями.
— А нигде не было в последнее время взломов?
Пока молодая официантка ставила на стол кофе, Михаэль вспомнил маленькое кафе возле Русского подворья, где они с Шорером сиживали десятки раз… Амнуэль обыкновенно пощипывал свои пышные усы — два года назад он сбрил их. Говорил Шорер рублеными фразами, смысл которых порой доходил до Михаэля лишь потом, после беседы.
Размешивая сахар в кофе, Михаэль сказал, что ничего не знает о случаях взлома. Хотя, заметил он, нельзя сказать, что там существуют надежные средства защиты; я говорил с одним химиком — ответственным за лабораторию. Он сказал, что ключи от нее есть у всех, кому не лень, так что просто нет необходимости во взломе.
Михаэль говорил рассеянно, ибо все еще был погружен в состоявшийся недавно разговор с Рухамой Шай.
Она вытянула из него последние силы. Рухама не была напугана, однако у нее была шоковая реакция на происшедшее, и потому она долго не могла сосредоточиться на вопросах. Лишь после того, как ему пришлось настойчиво напомнить ей, насколько шатко положение ее мужа, из нее полился словесный поток, но ответы ее были чисто механическими, лаконичными, напоминавшими ответы Тувье. Из них он выяснил, что ее связь с Тирошем в самом деле прекратилась.
— По чьей инициативе?
Она опустила глаза: «По его». На вопрос почему, она упомянула Рут Додай. Она сказала, что спала с утра четверга до второй половины дня воскресенья. Она утверждала, что не знала, дома ли Тувье. Несмотря на шоковое состояние, ее почти не поразило известие об убийстве Тироша, и в этом была своя логика. Она реагировала на это известие с некоторым непониманием — и сейчас упорно настаивала на том, что ничего об этом не знала. Он напомнил ей о детекторе лжи, она пожала плечами:
— Мне скрывать нечего.
Так же, как и в случае с Тувье, Михаэлю казалось, что она словно бы отсутствовала. Он несколько раз задавал себе вопрос: что такой человек, как Тирош, мог в ней найти? Ее зеленовато-карие глаза ничего не выражали. Он рассматривал ее худые руки, тонкую шею, отвисшую нижнюю губу — прямо как у плачущего клоуна; гладкую, но очень тонкую, почти прозрачную кожу. Он представлял себе, как она однажды состарится, ее кожа лопнет в один момент и под ней обнажится другая — изборожденная морщинами. Он вспомнил, как говорил Шореру: «Путь мужчины к сердцу женщины меня поражает».
